Латинская Америка - традиции и современность - Яков Георгиевич Шемякин

что мыслители Нового Света непосредственно опирались на передовую просветительскую мысль самой Испании. Здесь прежде всего следует назвать имя Фейхоо, с сочинениями которого, собственно, и проникли первоначально в Америку идеи европейского Просвещения.

Конечным итогом 300-летнего развития передовой общественной мысли на протяжении колониального периода стало формирование новой гуманистической традиции, нашедшей выражение в идеологии, которую можно условно назвать «американизмом». В основе этой идеологии лежали идеи суверенитета и равенства народов. Она стала результатом синтеза испаноамериканской прогрессивной традиции, ведущей начало от Лас Касаса и его сторонников, и течений передовой мысли Западной Европы, прежде всего учения Руссо. Формирование «американизма» являлось не чем иным, как подготовкой идеологических условий Войны за независимость.

В плане отношения к Испании утверждение принципа равенства между метрополией и ее колониями объективно намечало перспективу их отделения. Нужно отметить, однако, что необходимость разрыва со страной, которую жители Нового Света считали «матерью-родиной», осознавалась в ходе трудного, полного духовных коллизий процесса. В силу того что колониальный гнет осуществлялся испанцами, а колониальный режим был испанским режимом, революционная позиция в конце XVIII — начале XIX в. неизбежно приобретала антииспанский характер. Чтобы занять такую позицию, необходимо было порвать с Испанией, в том числе и духовно, с тем чтобы разрезать пуповину, соединявшую формировавшиеся в испанских колониях новые социально-этнические общности с «матерью-родиной». Но сделать это было очень сложно именно в силу той глубокой близости между Испанией и Испанской Америкой, которая продолжала сохраняться, несмотря на все процессы этнической и духовной автономизации Нового Света.

Даже осознав себя в качестве некоей новой общности, многие жители испанских колоний в Америке, прежде всего креолы, продолжали рассматривать себя как «американских испанцев». Характерно в этом плане название, которое дал Хуан Пабло Вискардо-и-Гусман своей прокламации, в которой провозглашался, казалось бы, радикальный разрыв с Испанией, вооруженное восстание против власти пиренейской монархии, — «Письмо к американским испанцам»{123}. Американским, но все же испанцам… В то же время для предреволюционного периода все более характерным становится то состояние умов, которое бросилось в глаза А. Гумбольдту, путешествовавшему по земле Нового Света в конце XVIII в. «Я не испанец, а американец» — так идентифицировали теперь себя его жители{124}.

«Испанское начало»

в жизни народов региона

в XIX — начале XX века

Судьбы испанского наследия в период Войны за независимость определялись двумя противоречивыми факторами. Во-первых, необходимостью решительного разрыва с Испанией в условиях беспощадной борьбы против ее попыток удержать свои колонии в Новом Свете, что предполагало в плане идеологическом усиленную акцентировку отличий испаноамериканского начала от испанского. С другой стороны, формирование «политической армии» национально-освободительной революции и идеологии такой революции было бы невозможно без опоры на укоренившуюся на почве Нового Света испанскую демократическую и тираноборческую традицию.

Симптоматично, что первоначальными опорными пунктами движения за независимость оказались именно кабильдо: «вирус» мятежного духа защитников старинных испанских вольностей, законсервированный в течение трех веков колониального господства, снова пробудился к активной жизнедеятельности. Вопреки мнению известного американского исследователя Р. Александера{125}, несмотря на усилия колониальной администрации полностью выхолостить всякое демократическое содержание в их деятельности, кабильдо все же сохранили авторитет, достаточный для того, чтобы превратиться в первые форпосты патриотов. Это свидетельствовало, помимо прочего, о необычайной живучести испанской (точнее, уже испаноамериканской) демократической традиции, способности ее сохраняться в самых, казалось бы, неблагоприятных условиях, с тем чтобы при благоприятной обстановке с новой силой вспыхнуть на политическом небосклоне.

Разумеется, испанскую демократическую политическую традицию не следует идеализировать: по степени развития форм самоуправления, ставших исторической основой буржуазно-демократических институтов, наследие древних муниципальных свобод Испании, конечно, сильно уступало развитым странам Запада. Но это не умаляет его исторической ценности.

Превращение испанской демократической традиции в испаноамериканскую означало, что она становится достоянием не только живущих в Новом Свете потомков испанцев, но и всех иных культурно-этнических групп, включившихся в процесс синтеза.

Актуализации испаноамериканской демократической традиции в очень значительной мере способствовала испанская революция 1808–1814 гг., означавшая, в свою очередь, возрождение прогрессивного наследия самой Испании. Национально-освободительная война американских колоний и в дальнейшем оставалась тесно связанной с революционным движением на Пиренейском полуострове.

Для наиболее выдающихся деятелей и идеологов Войны за независимость характерно понимание этой связи. Вслед за деятелями латиноамериканского Просвещения они подходили к осознанию существования двух Испаний, реакционной и прогрессивной, преодолевали односторонность как «черной», так и «розовой» легенд{126}. Надо сказать, что на пути такого осознания стояли серьезные психологические препятствия. Ведь патриотам в ходе войны пришлось столкнуться с самыми худшими сторонами испанского общества.

В самый разгар Войны за независимость, в августе 1815 г., Боливар писал о том, что «мало найдется испанцев в Америке, будь то военачальники, младшие офицеры, солдаты или гражданские лица», которых нельзя было бы уподобить организаторам чудовищных по своей жестокости репрессий. Освободитель неоднократно резко осуждал политику Испании в Новом Свете, террор и зверства испанской военщины. И не просто осуждал: в некоторых из его высказываний прорывается поистине пламенная ненависть к мучителям его родины. «Свирепость, свойственная испанскому характеру, проявлялась столь разнообразно во всех провинциях Южной Америки, опустошенных их враждебными действиями, что рассказ о злодеяниях… никогда бы не кончился… Испания поставила себе целью стереть с лица земли Новый Свет, уничтожить его обитателей…» Испания уподобляется «дряхлеющей змее, шипящей от злобы». По словам Боливара, для нее типичны «такие низменные страсти, как месть, властолюбие и алчность». Характеризуя свое отношение к Испании, Освободитель повторяет слова известного французского просветителя Рейналя: «Пришло время заплатить испанцам казнями за казни и утопить эту расу палачей в их собственной крови или в морских волнах». И как естественный вывод: узы, связывавшие Америку с Испанией, порваны; «ненависть, внушаемая нам Испанией, больше, чем океан, отделяющий нас от нее. Легче соединить два материка, чем духовно примирить обе страны… слишком много страданий приносит нам эта мачеха, не имеющая на нас никаких прав». В ответ на массовый террор колонизаторов Боливар выпустил в июне 1813 г. манифест, в котором объявлялась «война насмерть» испанцам и их сторонникам, декретировался революционный террор{127}.

И все же справедливая ненависть никогда не застилала глаза Боливару, который стремился проводить грань между реакционными и прогрессивными силами Испании, высоко ценил испанскую гуманистическую традицию. Так, он неоднократно апеллировал к наследию Лас Касаса, предлагал назвать столицу независимого государства, долженствовавшего объединить Новую Гранаду (современные Колумбия, Панама и Эквадор) и Венесуэлу, именем великого испанского гуманиста. Боливар высоко оценивал деятельность испанской демократической эмиграции, ставил задачу привлечения на сторону сражающейся Америки прогрессивных испанских военных. С большим воодушевлением он воспринял революционное восстание, поднятое в 1819 г.