Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

качество тоже отбросит, навсегда уходя из орбиты притяжения Всемирного «Принципа Яхве». Такой человек уходит – как единое существо, состоящее из некогда земных и любящих друг друга (причем, с регулярной сексуальной связью) мужа и жены, которые не знали греха прелюбодеяния от своего рождения.

Совсем не случайно в Евангелии от Иоанна Христос заявляет следующее: «Я – дверь овцам» (Ин. 10:7). Любой человек понимает, что в «пространстве дверного косяка» люди не живут, как в каком-то помещении, а его минуют, как минуют и «мост» Упанишад. Христос (а точнее, – «дух Христа») – это и есть Setur того духовного опыта, когда человек узнаёт, что́ такое «Царство». В Упанишадах – это опыт сагуна-Бра́хмана.

И, наконец, последняя чакра № 8. Это тоже реальный духовный опыт, получаемый человеком на земле. Это то состояние ниргу́на-Бра́хмана Упанишад, о котором уже ничего нельзя сказать, – именно об этом свидетельствуют все Упанишады. Это – та самая евангельская «пажить», которую «найдут себе» овцы Христа, – «найдут» уже самостоятельно, – когда «пройдут» сквозь заветную «дверь». «Кто войдет Мною, тот спасется, и войдет и выйдет, и пажить найдет» (Ин. 10:9). Это и есть истинное «спасение» по словам Самого Христа, и оно означает «становление Бра́хманом».

Главной неожиданностью для того христианина, который прошел весь евангельский путь, является то, что в этом опыте ниргу́на-Бра́хмана Христа уже нет вообще. Но это – не оплошность человека, заключающаяся в «утрате» Учителя из своей памяти (воспоминания). Это есть исполнение учеником всех наставлений своего Учителя, ставшего ему близким Другом. В состоянии ниргу́на-Бра́хмана просто «Ничего Нет». А есть только Сам – Бра́хман: «Это а́тман, это Бра́хман, – это ты, Шветакету» – так сказано об этом в знаменитой Упанишаде.

Для достижения состояния ниргу́на-Бра́хмана человек уже не предпринимает ничего дополнительно: получив опыт сагуна– он как бы «автоматически» (но именно так и проходят сквозь любую «дверь») получает опыт ниргуна– – через какое-то земное время. И уже после этого он с чистой совестью может «помахать шапкой» всему тому земному миру «Принципа Яхве», который он навсегда оставляет для совершенно иной «жизни». Он уходит отсюда вместе со своей женой, – вобрав ее в себя, внутрь – ту, которая стала «им самим».

А о его жене сказано словами Иисуса в завершающем абзаце коптского Евангелия от Фомы (библиотека Наг-Хаммади): «Ибо всякая женщина, которая станет мужчиной, войдет в Царствие Небесное». Здесь, в этом Евангелии, – от женщины требуется, чтобы она «стала мужчиной», т. е. стала своим мужем. А в Дао Дэ цзине от мужчины требуется противоположное, – чтобы муж «стал самкой», т. е. своей женой. И не кажется ли такое совпадение мнений читателю странным? Такое впечатление, что авторы этих двух древних текстов тайно между собой сговорились. Но возможно и совсем другое: оба они говорят о тех общих незыблемых законах Бытия, которые всему остальному человечеству просто неведомы.

Итак, рассмотрев опыт йогов, мы пришли к той же самой последовательности духовного опыта, т. е. к порядку, который логически вытекает из всей истории духовной эволюции Чжоу. Этот порядок подтверждается (но и дополняется) текстом Лунь юй, евангельским текстом и Упанишадами. И показав это, мы тем самым выполнили поставленную перед нами задачу: вписали духовный опыт, зафиксированный в Лунь юе, в общую лестницу духовного совершенствования человека, существующую на земле многие тысячелетия.

Краткий экскурс в Ши цзин

Эту короткую главу мы решили ввести по той причине, что из текста Лунь юй хорошо известно, насколько важна была книга Ши цзин («Книга стихов») для самого Конфуция. То особое внимание, котрое он ей постоянно уделяет, свидетельствует о том, что для него это было не просто собрание любимых стихов, как, например, для сегодняшнего русского читателя стихи Пушкина, Тютчева или Есенина. Для Конфуция книга Ши цзин означала нечто гораздо более важное и имела прямое отношение к его Учению.

Мы уже предположили ранее, что иероглиф Жэнь Конфуций взял из Ши цзин и стал его использовать (и это выглядит вполне разумным и не вызывающим сомнений) в том же самом значении, которое у этого иероглифа было когда-то в далеком прошлом. Вот это мы и намерены показать в данном разделе на примере двух стихотворений Ши цзин, которые содержат иероглиф Жэнь (других стихов с этим иероглифом в книге нет).

Не вызывает сомнения тот факт, что Конфуций оказался одним из тех немногих своих современников, кто смог правильно оценить значение этого сборника для живших ранее чжоусцев. И он никогда бы не мог даже в мыслях предположить такое, что это – сборник какого-то «народного творчества». Да и наивно так предполагать, когда в сборнике постоянно упоминаются колесницы, богатые наряды, музыкальные инструменты, с которыми встречают прибытие знатной невесты, выезды на охоту и многое другое, что являлось принадлежностью исключительно привилегированного класса.

Часто встречающееся выржение цзюнь цзы, «сын правителя», которое фигурирует в стихах для обозначения главного героя, тоже никак не свидетельствует о рождении этого сборника в недрах «китайской глубинки». А следовательно, ни о каких «3000 стихов», из котрых Конфуций якобы отобрал те 305, которые вошли в существующее собрание, речи быть не может. Подобное сообщение историка Сыма Цяня следует признать позднейшим вымыслом. И это подтверждается содержанием тех стихов, которые мы планируем разобрать в настоящей главе. Это также подтверждают и те строки из Ши цзин, которые Конфуций обсуждает в Лунь юе, и глубинный смысл которых – даже с учетом наводящих пояснений Конфуция! – последующие комментаторы и исследователи никогда не понимали.

Не может быть сомнения в том, что первоначальное число таких стихов было крайне ограниченным, – значительно меньшим, чем тот объем, который мы видим в традиционном собрании. Впоследствии, когда подлинный смысл сборника был уже не совсем понятен, а затем и полностью утрачен, в него стали включать сначала древние Гимны, прославляющие основоположников Чжоу и исторические события, связанные с рождением новой династии, а затем – его дополнили наиболее известными «народными» песнями, не имеющими прямого отношения к духовной практике. К тому времени понимание смысла первоначальных стихов отсутствовало полностью, но отношение к ним, по традиции, продолжало оставаться благоговейным, как к некому бесценному «раритету».

И именно по этой причине какая-то часть иероглифов (особо важных) при переписывании воспроизводилась по-прежнему в той древней форме, в какой эти стихи возникли. Но при этом – что тоже естественно – для того, чтобы хоть как-то объяснить их смысл, этим древнейшим знакам стали приписывать совершенно другие значения, чем те, которые они имели первоначально. И в этом отношении сама технология «понимания» текстов Лунь юй и Ши цзин у комментаторов была одинаковой. Например, иероглиф Жэнь