Свои камни - Вадим Олегович Калашник

не подходили к окнам. Катаржина несколько раз порывалась послать Вацлава выйти и снять несколько ценных кадров. Но бой шёл далеко и мне удалось их отговорить. Пришлось даже повысить голос. Стрельба кончилось под утро.

Мимо нашего дома пропылил крытый УРАЛ со свитой из командирских Уазиков. Проехал джип военных прокуроров, следом прокряхтел милицейский «козлик». Подводили итоги.

Мне же нужно было спровадить гостей на аэродром. Нечего им было тут задерживаться. Я велел им сидеть дома, а сам пошел связаться с комендатурой.

– Вадик, вот только тебя с твоими питекантропами мне и не хватало – простонал на том конце дежурный. – Не могу я дать тебе машину. Все в разгоне. Маштаков раненых повез.

– Много? – машинально спросил я, понимая, что мои иностранцы дежурному совсем не к месту.

– Одиннадцать, наших четверо, все легкие, – ответил дежурный потом замялся и добавил, – Коля Коробков погиб. Ты давай уж там как-то сам.

Я не ответил. Повесил трубку.

–Машины не будет, – сообщил я Катаржине, – воспользуемся местным автобусом. Идемте.

Мы вышли из дома увешанные кофрами с оборудованием чехлами и сумками. Аул просыпался, хотя, наверное, он и не засыпал этой ночью. Хромой старик по имени Расул выгонял из двора свою небольшую овечью отару. Проводил нас взглядом провел ладонью по бороде и стал подгонять посохом отставшего барашка. Женщины шли за водой к колонке. Пахло свежими лепешками и чем-то пряным.

Автобус Мусы стоят на своем месте, и я велел своим подопечным ждать у покосившегося остановочного павильона, а сам пошел вверх по асфальтовой дорожке с ломаными краями.

В доме было странно тихо. Я поднялся на террасу и постучал. Мне не ответили, я машинально нажал на ручку двери. Комнаты за дверью не оказалось.

Одна из шальных мин, которые просвистели ночью над аулом, прилетела сюда. Пробила крышу, пробила потолок и разорвалась в комнате, разметала стол и раскидала в стороны мужчину, женщину и маленькую девочку. Она лежал ничком, сжимая в руке раздавленный кусок розового пластилина.

Я обернулся именно в тот момент, когда он потянул спусковой крючок. Понимая, что все равно не успею я, все же пригнулся, и очередь ударила в стену над дверью обдав меня побелкой и щепками.

А протер глаза, а он уже бежал вниз по дорожке. Я вынул из кобуры пистолет и на удачу выстрелил ему вдогонку два или три раза.

Он бежал и вдруг весь подался вперед, как о толчка в спину, потерял равновесие, упал, проехался пузом по асфальту и замер.

Я попал ему в шею, пуля раздробила ему челюсть и вышла через правую щеку. Когда я подошел он еще хрипел, уткнувшись в бурую лужу и нелепо сучил ногами. К замысловатым застежкам его высоких ботинок прицепились оборванные стебли фиолетовых ромашек.

Гера

Разобравшись с делами фирмы, у меня было еще несколько часов побродить по городу. Хотя гер Франц предлагал мне остаться и пообедать, я отказался. Мне было интересно посмотреть на город, на ратушу, на дом Отто Дикса, пройтись по Ботаническому саду.

Я теперь много ездил. Наша фирма активно строила в Москве и Питере, привлекала огромное количество иностранных архитекторов и дизайнеров. Немцев, итальянцев, шведов. Всех, кто мог предложить что-нибудь революционное для преображения привычного облика русских городов. Иногда были совсем нелепые проекты, иногда фантастические, но попадались и вполне приемлемые.

Я сел за столик на открытой веранде уличного кафе. Заказал большую чашку кофе, потому что не понимаю этих «наперстков». Я сидел и смотрел на город. Где-то здесь а городе Гера, после войны родился мой отец и мой дядя. Дед и бабушка после войны некоторое время служили в этом городе, здесь у них и родились оба сына. Теперь дядя жил в другой стране. А в этом городе так никогда и не бывал.

– Эй! – кто-то окликнул меня и хлопнул по плечу.

Я обернулся, это был долговязый худощавый человек, со светлой бородой, но каким-то знакомым лицом.

– Я Вацлав, – человек сделал руками жест, словно снимал на камеру. – Вы меня не узнали. А я вас узнал.

– Вы оператор, – оживился я, и жестом пригласил его присесть – Действительно не узнал.

– А вы, почти не изменились, – улыбаясь сообщил Вацлав. – Какими судьбами?

– Работа, – ответил я, отстраняясь и давая официантке расставить на столике чашки и тарелочки с выпечкой.

– Тут мины? – пошутил Вацлав.

– Мин тут нет, – я поднял руки и улыбнулся в ответ. – Я теперь работаю в дизайнерской фирме, вот приехал к нашему архитектору. Капризный старикан скажу я вам. А вы как тут?

– Проездом,

– Опять ищите пещерных людей?

– Все в прошлом, – ответил Вацлав. – У меня теперь свое дело. Реклама контракты, командировки, Вы тут надолго?

– Нет, у меня через четыре часа самолет. Вот решил пока посмотреть город.

Мы проболтали с пол часа, поделились новостями, поговорили о погоде. Вацлав рассказал, что Катаржина теперь работает где-то в Южной Америке. А на Кавказ она больше ни ездила. И в Россию тоже не ездила. А он потом был в Африке, снимал слоновый заповедник. А в Антарктиде пингвинов.

Выходя из кафе, я заметил в цветочном ящике на подоконнике фиолетовую ромашку.

– Остеоспермум, – сказал я. – темно-фиолетовый. По-английски «deep purple».

– Что? – переспросил Вацлав, он все еще что-то рассказывал, и я его невольно перебил.

– Такие ромашки, называются: остеоспермум, – пояснил я, указывая на фиолетовые цветы, – У меня жена выращивает на даче. А еще он называется, капская или африканская ромашка.

– Да, – искренне удивился Вацлав. – Я не знал. Моя жена выращивает хризантемы и лимонное дерево.

Красный угол

Местами полевая дорога переходила в узкую тропку, и машина заново прокладывала себе путь в еще не поникшей, хотя и осенней траве. Перевалив по самодельному мостику заросшую осинами канаву, дорога резко свернула влево и уперлась в участок. Не в калитку, не в ворота. А именно в участок. Никаких четких границ у него давно уже не было. Забор полностью исчез, более-менее крепкие столбы ворот, теперь были в стороне и между ними проросла березка. Яблони, без которых невозможно представить ни один деревенский участок, перемешались с напиравшим лесом.

Дом сгорбился и словно осел под массой времени. Вот-вот и уйдет под землю. Крыльцо покосилось. Дверь, обитая на старый манер черным дерматином, заперта на новенький висячий замок. Вокруг дома, там и тут, стоят и лежат какие-то доски, сложены ведра без донышек, стертые от работы лопаты. Из-под стрехи торчит коса. Давно не брали ее в руки, клин рассохся и косовище треснуло.

– Село-то раньше большое было, – сказал Иван, подбирая к замку