Вино из одуванчиков - Рэй Брэдбери

— Тьфу, пропасть! Да ведь раз ты уезжаешь, нужнопоговорить про миллион всяких вещей. Про что мы бы говорили через месяц и ещепозже. Про богомолов, про цеппелины, про акробатов и шпагоглотателей! Давай какбудто ты уже опять приехал — ну хоть про то, как кузнечики плюются табаком.

— Знаешь, это чудно, но мне что-то не хочется говоритьпро кузнечиков.

— А раньше хотелось!

— Да. — Джон упорно смотрел вдаль. — Наверно,сейчас просто не время.

— Джон, что с тобой? Ты какой-то странный…

Джон сидел с закрытыми глазами, лицо его искрилось.

— Дуг, ты знаешь дом Терлов? Помнишь, какой у неговерх?

— Конечно.

— Там маленькие круглые окошки, и в них разноцветныестекла — они всегда были такие?

— Конечно.

— Ты уверен?

— Старые-престарые окошки, они всегда были такие, ещекогда нас с тобой на свете не было.

— А я их никогда не замечал, — сказал Джон. —А сегодня шел мимо, поднял голову, смотрю — стекла цветные! Дуг, да как же я ихстолько лет не замечал?

— У тебя были другие дела.

— Ты думаешь? — Джон повернулся и со страхомпосмотрел на Дугласа. — Тьфу, пропасть, Дуг, с чего эти окаянные окошкименя так напугали? Тут и пугаться нечего, правда? Наверно, это потому, что… —Он говорил медленно, запинался и путался. — Наверно, уж если я не замечалэтих окошек до самого сегодняшнего дня, значит, я, наверно, еще много чего незамечал… А с тем, что я видел, как теперь будет? Вдруг я уеду из города и потомне смогу ничего вспомнить?

— Что хочешь помнить, то всегда помнишь. Вот я два годаназад ездил летом в лагерь. И там я все-все помнил.

— А вот и нет. Ты мне сам говорил. Ты просыпался ночьюи никак не мог вспомнить, какое лицо у твоей мамы.

— Неправда!

— Со мной ночью так бывает, даже дома, — знаешь,как это страшно! Я другой раз ночью встану и иду в спальню к своим: они спят, ая гляжу на них, проверяю, какие у них лица. А потом прихожу назад в своюкомнату — и опять не помню! Черт возьми. Дуг, ах, черт возьми! — Джонкрепко обхватил руками коленки. — Обещай мне одну вещь, Дуг. Обещай, чтоты всегда будешь меня помнить, обещай, что будешь помнить мое лицо и вообщевсе. Обещаешь?

Ну, это проще простого. У меня в голове есть киноаппарат.Ночью, в постели, я могу повернуть выключатель — раз! — и готово, настенке все видно, как на экране, и ты оттуда кричишь мне и машешь рукой.

— Дуг, закрой глаза. Теперь скажи: какого цвета у меняглаза? Нет, ты не подсматривай! Ну? Какого цвета? Дугласа бросило в пот. Векиего вздрагивали.

— Ну, знаешь, Джон, это нечестно.

— Говори!

— Карие.

Джон отвернулся.

— Вот и нет.

— Как же нет?

— А вот так. Даже непохоже. Джон зажмурился.

— А ну-ка, повернись, — сказал Дуглас. —Открой глаза, я посмотрю.

— Что толку, — ответил Джон. — Ты уже забыл.Я ж говорю, со мной тоже так бывает.

— Да повернись ты! — Дуглас схватил друга заволосы и медленно повернул его голову к себе.

— Ну ладно.. Джон открыл глаза.

— Зеленые… — Дуглас в унынии опустил руки. — Утебя глаза зеленые… Ну и что же? Это очень похоже на карие. Почти светло-карие.

— Дуг, не ври мне.

— Ладно, — тихонько сказал Дуглас. — Не буду.Они еще долго сидели и молчали, а другие ребята бегали по холму и кричали, извали их.

Они мчались наперегонки вдоль железной дороги, потом открылипакеты из оберточной бумаги и с наслаждением понюхали свой завтрак — сандвичи споджаренной ветчиной, маринованные огурцы и разноцветные мятные конфеты. Потомопять побежали. Потом Дуглас приник ухом к горячим стальным рельсам и услыхал,как далеко-далеко, в иных землях, идут невидимые поезда и посылают ему азбукойМорзе вести сюда, под это палящее солнце. Дуглас распрямился, оглушенный.

— Джон!

Потому что Джон все еще бежал, и это было ужасно. Ведь еслибежишь, время точно бежит с тобой. Кричишь, визжишь, бегаешь наперегонки,катаешься по земле, кувыркаешься, и вдруг — хвать! — солнце уже зашло,гудит гудок вечернего поезда, и ты плетешься домой ужинать. Чуть отвернулся — исолнце уже зашло тебе за спину! Нет, есть только один-единственный способ хотьнемного задержать время: надо смотреть на все вокруг, а самому ничего неделать! Таким способом можно день растянуть на три дня. Ясно: только смотри иничего сам не делай.

— Джон!

Теперь уж от него помощи не дождешься, разве только есликак-нибудь схитрить.

— Джон, сворачивай, петляй! Собьем их со следа! И они скриком кинулись наутек под горку, обгоняя ветер, заставляя земное притяжениепомогать им, и дальше — по лугам, за амбары, и наконец голоса гнавшихся за нимимальчишек замерли далеко позади.

Тогда они забрались в стог сена, оно потрескивало под ними,точно хворост костра.

— Давай ничего не делать, — сказал Джон.

— Вот и я хотел это сказать, — отозвался Дуглас.

Они сидели не шевелясь и пытались отдышаться.

Что-то тихонько тикало, словно в сене шуршало какое-тонасекомое.

Оба услышали это тиканье, но не посмотрели, откуда онодоносится. Дуглас двинул рукой — теперь тикало в другом месте. Дуглас положилруку себе на колено — и вот уже тикает на колене. Он на мгновенье опустилглаза. Три часа.

Дуглас украдкой прикрыл часы другой рукой и незаметно отвелстрелки назад.

Теперь у них будет вдоволь времени как следует поглядеть намир, почувствовать, как солнце мчится по небу, точно огненный ветер.

Но настала минута — и Джон всем телом ощутил, какпереместился бесплотный груз их теней.

— Дуг, который час?

— Половина третьего.

Джон взглянул на небо.

«Не надо», — подумал Дуглас.

— Похоже, что не третьего, а четвертого, а может, и всечетыре, — сказал Джон. — Бой-скаутов учат распознавать такие вещи.

Дуглас вздохнул и снова перевел стрелки.

Джон молча следил за его движениями. Дуглас поднял голову, иДжон легонько стукнул его по плечу.