Вино из одуванчиков - Рэй Брэдбери

Раннее-раннее утро, первые отсветы зари на крыше за окном.Все листья на деревьях вздрагивают, отзываясь на малейшее дуновениепредрассветного ветерка. И вот где-то далеко, из-за поворота, на серебряныхрельсах появляется трамвай, покачиваясь на четырех маленьких серо-голубыхколесах, ярко-оранжевый, как мандарин. На нем эполеты мерцающей меди и золотойкант проводов, и желтый звонок громко звякает, едва допотопный вожатый стукнетпо нему ногой в стоптанном башмаке. Цифры на боках трамвая и спередиярко-золотые, как лимон. Сиденья точно поросли прохладным зеленым мхом. Накрыше словно занесен огромный кучерской бич, на бегу он скользит по серебрянойпаутине, протянутой высоко среди деревьев. Из всех окон, будто ладаном, пахнетвсепроникающим голубым и загадочным запахом летних гроз и молний.

Трамвай звенит вдоль окаймленных вязами улиц, и обтянутаясерой перчаткой рука вожатого опять и опять легко касается рукояток.

В полдень вожатый остановил вагон посреди квартала ивысунулся в окошко.

— Эй!

И, завидев призывный взмах серой перчатки, Дуглас, Чарли,Том, все мальчишки и девчонки всего квартала кубарем скатились с деревьев,побросали в траву скакалки (они так и остались лежать, словно белые змеи) ипобежали к трамваю; они расселись по зеленым плюшевым сиденьям, и никто с нихне спросил никакой платы. Мистер Тридден, вожатый, положил перчатку на щелькассы и повел трамвай дальше по тенистым улицам, громко звякая звонком.

— Эй, — сказал Чарли, — куда это мы едем?

— Последний рейс, — ответил Тридден, глядя впередна бегущие высоко над вагоном провода. — Больше трамвая не будет. Завтрапойдет автобус. А меня отправляют на пенсию, вот как. И потому покатайтесьнапоследок, всем бесплатно! Осторожно!

Он рывком повернул медную рукоятку, трамвай заскрипел икруто свернул, описывая бесконечную зеленую петлю, и само время на всем беломсвете замерло, только Тридден и дети плыли в его удивительной машине куда-тодалеко по нескончаемой реке…

— Напоследок? — переспросил удивленныйДуглас. — Да как же так? И без того все плохо. Зеленой машины больше нет,ее заперли в гараже, и никак ее оттуда не вызволишь! И мои новые теннисныетуфли уже становятся совсем старыми и бегут все медленнее и медленнее! Как же ятеперь буду? Нет, нет… Не могут они убрать трамвай! Что ни говори, автобус —это не трамвай! Он и шумит не так, рельсов у него нет, проводов нет, он и искрыне разбрасывает, и рельсы песком не посыпает, да и цвет у него не такой, извонка нет, и подножку он не спускает!

— А ведь верно, — подхватил Чарли. — Страхлюблю смотреть, когда трамвай спускает подножку: прямо гармоника!

— То-то и оно, — сказал Дуглас.

Тут они приехали на конечную остановку; впрочем, серебряныерельсы, заброшенные восемнадцать лет назад, бежали среди холмов дальше. Втысяча девятьсот десятом году трамваем ездили на загородные прогулки вЧесмен-парк, прихватив огромные корзины с провизией. С тех пор рельсы так иостались ржаветь среди холмов.

— Тут-то мы и поворачиваем назад, — сказал Чарли.

— Тут-то ты и ошибся! — И мистер Тридден щелкнулвыключателем аварийного генератора. — Поехали!

Трамвай дернулся, скользнул по рельсам и, оставив позадигородские окраины, покатился вниз, в долину; он то вылетал на душистые, залитыесолнцем лужайки, то нырял под тенистые деревья, где пахло грибами. Там и сямколею пересекали ручейки, солнце просвечивало сквозь листву деревьев, точносквозь зеленое стекло. Вагон, тихонько бормоча что-то про себя, скользил полугам, усеянным дикими подсолнухами, мимо давно заброшенных станций, усыпанных,словно конфетти, старыми трамвайными билетами, и вслед за лесным ручьемустремлялся в летние леса.

— Трамвай — он даже пахнет по-особенному, —говорил Дуглас. — Ездил я в Чикаго на автобусах: у тех какой-то чуднойзапах.

— Трамвай чересчур медленно ходит, — сказал мистерТридден. — Вот они и хотят пустить по городу автобусы. И ребят в школутоже станут возить в автобусах.

Трамвай взвизгнул и остановился. Тридден достал сверхукорзину с провизией. Ребята восторженно завопили и вместе с ним потащиликорзину на траву, туда, где ручей впадал в молчаливое озеро; здесь некогдапоставили эстраду для оркестра, но теперь она совсем рассыпается в прах.

Они сидели на траве, уплетали сандвичи с ветчиной, свежуюклубнику и яркие, блестящие, точно восковые, апельсины, и Тридден рассказывал,как много лет назад тут по вечерам на разукрашенной эстраде играл оркестр:музыканты изо всех сил трубили в медные трубы, толстенький дирижер, обливаясьпотом, усердно размахивал палочкой; в высокой траве гонялись друг за другомребятишки и мелькали светлячки, а по дощатым мосткам, постукивая каблуками,будто играя на ксилофоне, расхаживали дамы в длинных платьях с высокимистоячими воротниками и мужчины в таких тесных накрахмаленных воротничках, чтотого и гляди задохнутся. Вот они, остатки этих мостков, только за долгие годыдоски сгнили и превратились в какое-то деревянное месиво… Озеро лежаломолчаливое, голубое и безмятежное, рыба медленно плескалась в блестящихкамышах, а вагоновожатый все говорил и говорил, и детям казалось, что ониперенеслись в какое-то иное время, и мистер Тридден стал вдруг на диво молодой,а глаза у него горят, как голубые электрические лампочки. День проплывал сонно,бестревожно, никто никуда не спешил, со всех сторон их обступал лес, и дажесолнце словно остановилось на одном месте, а голос Триддена поднимался и падал,и стрекозы сновали в воздухе, рисуя золотые невидимые узоры. Пчела забралась вцветок и жужжит, жужжит… Трамвай стоял молчаливый, точно заколдованный орган,поблескивая в солнечных лучах. Ребята ели спелые вишни, а на руках у них всееще держался медный запах трамвая. И когда теплый ветерок шевелил на ниходежду, от нее тоже остро пахло трамваем.

В небе с криком пролетела дикая утка.

Кто-то вздрогнул.

— Ну, пора домой. Отцы да матери, чего доброго, подумают,что я вас украл.

В темном трамвае было тихо и прохладно, совсем как в аптеке,где торгуют мороженым. Присмиревшие ребята повернули зашуршавшие плюшевыесиденья и уселись спиной к тихому озеру, к заброшенной эстраде и дощатыммосткам, которые выстукивают под ногами звонкую деревянную песенку, если идтипо ним вдоль берега в иные страны.

Дзинь! Под башмаком Триддена звякнул звонок, и трамвайпомчался назад, через луг с увядшими цветами, откуда уже ушло солнце, через леси город, и тут кирпич, асфальт и дерево словно стиснули его со всех сторон;Тридден затормозил и выпустил детей на тенистую улицу.