Берег Турецкий. Жить счастливо не запретишь - Александр Викторович Соболев

– Сколько стоит портрет? – нахмурился сын.

– Нисколько, – улыбнулся Виталий, не отрываясь от рисования.

– Странно. Мам, зачем тебе это?

– Сынок, не приставай. Не все в нашей жизни определяется деньгами. Виталий – художник по призванию. Он рисует меня ради интереса.

– Странно, – повторился Артем.

– Отдыхай, сынок. Виталий, не обращайте внимания. Это, наверное, сыновья ревность.

Виталий кивнул и продолжил работу. Поскрипывал грифель. Из колонок сегодня разливалась по территории ненавязчивая восточная музыка. Из отеля долетали запахи кухни. Ароматной, с восточными специями, с дымящимися углями и шкворчящими люля-кебаб. Все вроде хорошо, но непринужденность и простота общения с Виталием пропала. Артем продолжал коситься на мать.

– Ты думаешь твой отец сейчас проводит ночи в одиночестве? – хотелось крикнуть Кате, но она сдержалась.

Надо улыбаться, надо улыбаться, – подумала модель-Катя и натужно растянула губы в улыбку. Виталий молча подмечал каждое движение на ее лице.

Интересно, что у него там получается? Да, труд моделей по-своему тяжелый. Надо сидеть без дела, без движения и чего-то ждать. Сколько он будет рисовать? Час? Два? Пятнадцать минут? Катя посмотрела поверх головы Виталия. В окне на третьем этаже, раздвинув руками шторы, стоял голый по пояс Алексей. Как Апполон, как Христос, как капитан Титаника.

«Вернулся? – мелькнула мысль, – остальных тоже отпустили? Значит, ничего серьезно. Даже немного жаль.»

Алексей был хорош. С плоским животом. Даже отсюда была видна его рельефная мускулатура и пресс с кубиками. Катя не поняла, заметил ли он ее? Увидел ли, что Катя проводит время в интересной компании? Вообще то ее рисуют, как музу. Как богиню. Она еще способна привлекать творчески одаренных людей. Она еще много чего может.

Надо признать, что для своих пятидесяти лет внешне Алексей выглядел слишком идеальным. Вот кого надо рисовать. Но насколько ее бывший возлюбленный был красивым снаружи, настолько был гнилой внутри. Так бывает.

– Кого ты осуждаешь, Катенька? – подумала она, – ведь у тебя внутри не лучше. Прожитые годы не сделали тебя лучше. Ты злая, завистливая, ревнивая. Ты – больная. Ты умираешь. Главное, ты несчастна. Ты не реализованная. А все туда же – обсуждать и навешивать ярлыки!

– Почему нет? – воспротивился внутренний голос, – почему я не могу оценивать людей? Они же наверняка лепят на меня таблички с надписями «Стерва», «Дура», «Без мозгов» и так далее.

– Да, я тоже гнилая внутри, – продолжился внутренний диалог, – всегда ли такая была? Нет. В детстве и юности была лучше. Я точно помню. А потом жизнь понеслась не плану. Вернее, не по моему плану. По какому-то чужому и дьявольскому. Я такого точно не хотела. Но и сильно не сопротивлялась. Плыла по течению. И вот приплыла. Могла ли я прожить иную жизнь? Неизвестно. Была ли она лучше? Тоже неизвестно.

Катя вновь посмотрела на отель. Алексей из окна ушел. Как и тогда, тридцать лет назад. Показал красивую обертку. Поманил романтическими перспективами и исчез. Навсегда.

– Виталий, пойдёмте на качели, – предложила Катя, – хочу сменить место. Я что-то устала здесь.

– Хорошо, – Виталий с радостью согласился.

Нет ничего хуже ревнивых детей. Особенно сыновей. Даже ревность мужа вполне объяснима. Но почему надулся Артем? Может тебе, сынок, лучше не ехать в Америку, если ты так переживаешь за мать? Оставайся, заботься, переживай. Не делай вид, а реально помогай! Слабо? Тогда лучше помолчать.

Среди короткостриженой полянки, окруженной ровно причесанным кустарником стояли обычные деревянные качели. Такие еще совсем недавно встречались в родной Катиной деревне почти в каждом дворе.

– Покажете, что получается? – спросила Катя.

– Пока рано, не обижайтесь, – Виталий прижал лист с рисунком к груди.

– Вы на Артема не обижайтесь. Он хороший. Сын, наверное, так меня оберегает. Заботится по-своему.

– У вас ревнивый муж?

Виталий расположился на газоне перед качелями. Рядом с ним присела и Лариса. Заглянула краем глаза на лист и улыбнулась.

– Скорее, наоборот. Но это длинная история.

– Как хотите, – Виталий прищурившись посмотрел на Катю, пересел немного правее, – про детскую ревность знаю не понаслышке. Моя дочь, Кристина, после смерти матери очень не любила, когда я встречался с женщинами. Возможно, поэтому я так и не женился во второй раз.

– Вы были женаты? – Катя внимательно посмотрела на художника, – я думал вы с мамой…

– Думали, что я маменькин сынок? Нет, Екатерина, у меня была семья. Жена погибла в автомобильной аварии семь лет назад. Ее звали Алла.

– Извините.

– У меня две взрослые дочери – Кристина, старшая. И Нелли – младшенькая.

– Имена выбирала мать?

– Ага, – Виталий задумчиво посмотрел вперед, – мне понравились выбранные ею имена. Вообще Алла обладала целым рядом достоинств. Она умела создавать уют и теплоту в доме. Мне ее сейчас не хватает. Думаю, что дочери зря меня ревновали. Я все равно вряд ли найду свое счастье с другой женщиной.

– У меня тоже нет шансов завладеть вашим сердцем? – улыбнулась Катя.

– Боюсь, что нет, – Виталий сжал карандаш так, что побелели пальцы.

– Вы режете меня без ножа, мой друг! Разве можно говорить такое женщине?

– Вы замужем, Катерина.

– Не имеет значения. Любая женщина должна чувствовать, что ее добиваются.

– Вы согласились позировать, чтобы я за вами приударил?

– А вы? Вы хотели просто пообщаться? Неужели у вас не было сексуального подтекста?

– Вы меня совсем запутали, Катя, – Виталий немного призадумался, его взгляд погрузился куда-то внутрь рисунка, движения карандаша стали неуверенными, одновременно резкими и короткими.

– Лариса, сходи погуляй, пожалуйста, – попросила Катя, – смотри за мной издалека, если можно. Мне нужно с Виталием поговорить.

– Хорошо, Екатерина Витальевна, – Лариса отошла к бассейну.

Катя набрала воздуху в легкие. С шумом выдохнула.

– Не знаю, как начать. Мы ведь с вами только познакомились. И если не выложить всю правду в самом начале, то лучше и не начинать. Времени на исправления и недомолвки у меня просто нет.

– Говорите, Екатерина, – Виталия опустил рисунок и карандаш.

– Мой муж, неверное, мне изменяет, – Катя поняла, что сейчас расплачется. Поэтому немного помолчала. Еще раз вздохнула. Виталий молчал и не двигался, чтобы не спугнуть. Ему нравилась эта странная женщина. И она его одновременно пугала. Притягивала и страшила. Сложно все это, взаимоотношения двух разных людей, разных полов, с разных планет. А с возрастом сходится становится все сложнее. И хочет ли он сходится? Хочет ли она сходится? Чего они вообще хотят эти взрослые люди?

– Я точно не знаю. И на измене Сережу не ловила. Но я чувствую. По интонациям, по запахам, по отношению. У него точно кто-то есть.

– Может, вы ошибаетесь?

– Виталий, я не была хорошей женой. А он, особенно по началу, любил меня очень сильно. И моя неблагодарность со временем растворила его чувство. Он ко мне охладел. Сейчас я умираю. Мне осталось совсем немного. Полгода. Может, год. Я сама во всем виновата.

– Вы справитесь.

– Я бы с удовольствием. Но я извела себя и своего мужа. Мне тяжело от напрасно прожитого времени, и жизнь уже не переписать на бело. Я не знаю, зачем вам это рассказываю.

– Говорите. Я вас слушаю.

– Самое страшное, что я никому не нужна. Дети поплачут и пойдут дальше своей счастливой или несчастливой дорогой. Все зависит от них. А муж через неделю приведет в наш дом молодую девицу. Та выбросит из моего шкафа мои любимые платья. И даже стены моего дома и зеркала в ванной не вспомнят о прежней хозяйке. Ничего. Ни плохого, ни хорошего. От меня ничего не останется. Лишь холмик на кладбище.

– Это, если вас не кремируют, – вставил Виталий.

– Что? – Катя потерла виски.

– Если кремируют, то холмика может и не быть. Будет баночка с прахом и темная ниша в колумбарии.

– Ну да, – Катя немного задумалась, – не так много, если разобраться. Жил человек, жил, а потом раз и кило двести серого порошка.

Лариса наблюдала Катей и художником издалека, стоя на краю бассейна. Она заметила, что через несколько минут позирования на качелях, Катя вскочила, что-то громко говорила