Час презрения - Анджей Сапковский

Молния. Позади дамба, дальше черная стена леса, пилойрежущая небо. И никого. Только стон ветра нарушает тишину. Где-то на болотахкрякает испуганная утка.

«Никого. На дамбе никого. Никто за мной не гонится. Это былмираж, кошмар. Воспоминание о Цинтре. Мне все привиделось. Вдали огонек.Фонарик. Либо костер. Это ферма. Хирунд. Уже близко. Еще одно усилие…»

Молния. Одна, вторая, третья. Грома не слышно. Ветернеожиданно замирает. Конь ржет, мотает головой и встает на дыбы.

На черном небе появляется молочно-белая, быстро светлеющаяполоса, извивающаяся змеей. Ветер снова ударяет в вербы, сбивает с дамбы облакалистьев и сухой травы.

Далекий огонек исчезает. Тонет и растворяется в лавинеголубых огоньков, которыми вдруг вспыхивает болото. Конь фыркает, ржет, мечетсяпо дамбе. Цири с трудом удерживается в седле.

В движущейся по небу ленте возникают нечеткие силуэтывсадников. Они все ближе, их видно все четче. Раскачиваются буйволиные рога ирастрепанные султаны на шлемах, под шлемами белеют оскалившиеся черепа.Наездники сидят на лошадиных скелетах, покрытых лохмотьями попон. Бешеный ветервоет в вербах, острия молний одно за другим режут черное небо. Ветер воет всегромче. Нет, это не ветер, это жуткое пение.

Кошмарная кавалькада заворачивает, мчится прямо на нее.Копыта призрачных лошадей вспарывают мерцание болотных огоньков. В головекавалькады несется Король Гона. Проржавевший шишак колышется над черепом,зияющим провалами глазниц, горящих синеватым огнем. Развевается рваный плащ. Опокрытый ржавчиной нагрудник грохочет ворот, пустой, как старый гороховыйстручок. Некогда в нем сидели драгоценные камни. Но они вывалились во времядикой гонки по небу. И стали звездами…

«Неправда! Этого нет! Это кошмар, бред, призраки, миражи!Мне это только кажется!»

Король Гона сдерживает лошадь-скелет, разражается диким,жутким смехом.

Дитя Старшей Крови! Ты – наша! Ты – наша! Присоединяйся ккортежу, присоединяйся к нашему Гону! Мы будем мчаться, мчаться до конца, доскончания вечности, до пределов существования! Ты – наша, звездоокая дщерьХаоса! Присоединяйся, познай радость Гона! Ты – наша, ты – одна из нас! Твоеместо с нами, среди нас!

– Нет! – кричит Цири. – Прочь! Вы – трупы!

Король Гона смеется, клацают гнилые зубы над заржавевшимворотом доспехов. Синим горят глазницы черепа.

Да, мы – трупы! Но смерть – ты!

Цири прижимается к шее коня. Подгонять его нет нужды.Чувствуя позади настигающие их призраки, конь сломя голову мчится вперед подамбе.

Бернье Хофмайер, низушек, фермер из Хирунда, поднялкучерявую голову, прислушался к далеким раскатам грома.

– Опасная штука – этакая буря и без дождя. Ударитгде-нибудь молния, и пожар…

– Малость дождя не помешала бы, – вздохнул Лютик,подкручивая колки лютни, – потому как воздух такой, что хоть ножом режь…Сорочка липнет к спине, комары жрут… Но, пожалуй, все кончится ничем. Кружилабуря, кружила, но теперь уже сверкает где-то на севере. Скорее всего над морем.

– Бьет в Танедд, – сказал низушек. – Самаявысокая точка в округе, Тор Лара, прям-таки притягивает молнии. При крепкойбуре все выглядит так, будто она полыхает огнем. Аж диво берет, что неразваливается…

– Магия, – убежденно отметил трубадур. – НаТанедде все – магическое, даже сама скала. А чародеи молний не боятся. Да чтоэто я! Известно ли тебе, Бернье, что они умеют молнии ловить?

– Да ну тебя! Врешь все, Лютик!

– Чтоб меня гром… – Поэт осекся, тревожно глянулна небо. – Чтоб меня гусь клюнул, ежели лгу. Говорю тебе, Хофмайер, магикиловят молнии. Собственными глазами видел. Старый Горазд, тот, которого позже наСодденском Холме убили, однажды схватил молнию на моих глазах. Взял длиннющийкусок проволоки, один конец прикрепил к вершине своей башни, а другой…

– А другой надо было в бутылку сунуть, – пискнулвдруг бегающий по двору сын Хофмайера, маленький низушек с густой и курчавойсловно руно шевелюрой. – В стеклянную бутыль, в какой папка вино гонит.Молния по проволоке в бутыль и шмыгнет…

– А ну домой, Франклин! – рявкнул фермер. – Впостель, спать, быстро! Скоро полночь, а завтра с утра за работу! Ох, гляди,поймаю я тебя, ежели будешь во время бури с бутылями и проволокой мудрить. Пущуремень в дело! Две недели на заднице не усидишь! Петунья, забери его отседова.А нам еще пивка принеси!

– Хватит, – гневно бросила Петунья Хофмайер,забирая сына со двора. – И без того вон сколько вылакали.

– Не ворчи. Того и гляди, ведьмак вернется. Гостяпопотчевать надобно.

– Когда вернется, тогда и принесу. Для него.

– Ну, скупа баба, – буркнул Хофмайер, но так,чтобы жена не услышала. – Прям как свояченица Бибервельтиха из ПочечуеваЛога. Все до одного там скряга на скряге и скрягой погоняют… А ведьмака что-тодолго не видать. Как пошел на пруды, так и пропал. Странный человек. Видел, каквчера вечером на девочек глядел, на Цинию и Тангеринку, когда они во двореиграли? Странные у него были глаза. А теперь… Не могу отделаться от ощущения,что он пошел, чтобы побыть одному. Да и у меня гостит только потому, что мояферма в стороне, вдали от других. Ты его лучше знаешь, Лютик, скажи…

– Знаю? Его-то? – Поэт прихлопнул комара на шее,потренькал на лютне, всматриваясь в черные силуэты верб над прудом. – Нет,Бернье. Не знаю. Думаю, никто его не знает. Но с ним явно что-то творится.Зачем он сюда приехал, в Хирунд? Чтоб поближе к Танедду? А когда вчера япредложил ему вместе проехаться в Горс Велен, откуда Танедд видно, он тут же отказался.Что его здесь держит? Может, вы сделали какое-нибудь выгодное предложение?

– Где там, – буркнул низушек. – Честноговоря, я вообще не верю, чтобы тут какое-никакое чудовище объявилось. Тогопаренька, что в пруду утоп, могли спазмы схватить. А все сразу в крик: мол, этодело рук топляка или кикиморы, и, дескать, надобно ведьмака призвать… А ужденьги-то ему такие никчемные пообещали, стыдобища да и только. А он что? Триночи по дамбам да прудам лазает, днем или спит, или сидит молча, копна копной,на детишек смотрит, на дом… Странно, я бы сказал – необыкновенно.

– И правильно бы сказал.

Сверкнула молния, осветив двор и постройки фермы. Намгновение глянули белым развалины эльфьего особнячка в конце дамбы. Черезнесколько секунд над садами прокатилась волна грома. Сорвался нежданный ветер,деревья и камыши над прудом зашумели и пригнулись, зеркало воды подернулосьрябью и стало матовым, ощетинились вставшие торчком листья кувшинок.