Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века - Сусанна Карленовна Цатурова

на все перипетии, парламентское чиновничество сохранило и определенную стабильность, и преемственность должностей.

Среди прочих факторов участие самого Парламента в отборе чиновников делало корпорацию достаточно монолитной и готовой к самозащите от политически конъюнктурного давления. Имеющееся в литературе мнение о «чистке» Парламента в результате политических катаклизмов во Франции первой трети XV в. строится на логическом рассуждении: новые власти должны были набирать и новый, угодный им Парламент. Даже теоретически набрать полностью новый состав всех палат и вспомогательных служб Парламента из людей, там прежде не работавших, было невозможно без ущерба для деятельности верховного суда.

Разумеется, давление со стороны меняющихся властей Парламент испытывал в этот период постоянно. Не случайно во главе Парламента почти все 18 лет стоял ставленник герцога Бургундского Филипп де Морвилье, а в период англо-бургиньонского правления в Парламент проникли сторонники новых властей, частью исчезнувшие вместе с ними в 1436 г.[139] Однако по приведенным данным, масштаб этого давления, равно как и «чистка» Парламента, явно преувеличены. Очевидно, что стабильность состава Парламента позволила парламентским чиновникам оказать сопротивление антифранцузским акциям правителей и отстоять в итоге законы, но главное — символическую власть Парижа как столицы Французского королевства, где, среди прочего, находится для всех его подданных верховный суд королевства.

Глава III.

Парижский Парламент в политической жизни

В историографии место и роль Парижского Парламента и его чиновников в общественно-политических событиях страны остаются наименее изученной темой. До сих пор единственным исключением является исследование начала XX в Э. Глассона, специально посвященное роли Парламента в политической истории Франции[140]. Однако оно охватывает период с конца XIV в. до начала Великой французской революции, и в силу этого интересующий нас отрезок времени занимает всего несколько страниц. Исследований политических событий Франции этого периода всегда было немало, ведь речь идет о последнем, завершающем и победоносном для Франции периоде Столетней войны, равно как и о первой гражданской войне в истории страны — так называемой борьбе бургиньонов и арманьяков.

Но и в этих работах Парижский Парламент практически не упоминается или существует на «обочине» сюжета. Между тем ясно, что Парижский Парламент уже в силу своего положения в системе государственного управления должен был быть тесно связан с политическими событиями в стране, и это придает исследованию позиции его чиновников особую значимость. Так или иначе, Парламент был втянут в борьбу партий, которые пытались использовать институты королевской власти в своих целях и даже контролировать их работу и комплектование. Отсюда вытекает историографическая традиция выискивать среди чиновников сторонников той или иной партии, семьи или группировки, подсчитывать, сколько в каждый период было «людей» бургиньонов и арманьяков[141].

Однако из количества не вырастало качества, число сторонников партий странным образом не сказывалось на позиции Парламента в целом. В то же время, большинство исследователей вынуждено признать парадоксальный факт: слабое участие Парламента в политической борьбе этого периода. Так воспринимается невмешательство парламентских чиновников в перипетии этой борьбы и даже сознательный отказ от него Э. Глассон первым заявил об идейном нейтралитете Парламента в политических делах[142]. Но чем он был вызван, остается неясным Почему институт, так настойчиво отстаивавший свой приоритет в решении всех главных вопросов жизни общества и государства, не желал вмешиваться в конфликт, определявший жизнь Франции первой трети XV в.? На мой взгляд, ответ не был найден потому, что неверно был сформулирован вопрос. А он должен быть поставлен иначе: было ли неучастие парламентских чиновников на стороне бургиньонов или арманьяков невмешательством в их борьбу?

Да, среди чиновников Парламента были сторонники и бургиньонов, и арманьяков, на разных этапах превалировали либо те, либо другие. Но политика, проводимая Парламентом как институтом государственного управления на всем протяжении изучаемого периода, отличалась некоторыми неизменными чертами. Каковы идейные корни этих черт, мы и попытаемся определить.

Политическую жизнь Франции первой трети XV в. определяют две войны: гражданская — борьба бургиньонов и арманьяков, и Столетняя Причем они совпадают по времени и по приемам в том смысле, что обе враждующие партии используют внешнего соперника в своих интереса, обе запятнаны сговором с англичанами.

Позиция Парижского Парламента в Столетней войне столь же не прояснена, как и в случае с гражданской войной[143]. О ней пишется так же мало, но по другой причине: привнося логику разумных доводов в поведение людей, историки считают, что позиция чиновников, оставшихся в Париже, ясна. Если чиновники Парламента, вместо того чтобы отправиться вослед Дофину Карлу, остались в Париже и служили под властью англо-бургиньонов, значит они были их сторонниками.

Такая «логика» превращает и крестьян, возделывающих поля, принадлежащие королю «двойной монархии», и купцов, торгующих в городах на территории, оккупированной англичанами, в национальных предателей[144]. Действительно, у чиновников Парламента, в отличие от крестьян, был выбор: после 1418 г. для земель «буржского короля» Карла был создан Парламент в Пуатье. Туда уехала часть парламентских чиновников. правда, из числа явных арманьяков. Да и потом туда перебирались чиновники из Парижа по мере укрепления авторитета Карла.

Но так поступили не все. Попробуем понять почему.

Внимание исследователей сосредоточено, главным образом, на вопросе об отношении к англо-бургиньонским властям и «двойной монархии», и Парижский Парламент причислен к сторонникам союза двух корон — Англии и Франции, без убедительных оснований и скрупулёзного анализа Полным курьезом, кстати, весьма показательным, можно считать раздел в многотомной «Истории Франции в Средние века», где Ш. Пти-Дютайи пишет о «взаимодействии» Парламента и новых правителей, но в доказательство этого приводит лишь один эпизод — когда Парламент отказался выполнить «заказ» новых властей: отменить «свободы церкви Франции» (галликанизм). В настоящее время этот период активно изучается английскими историками, которые пытаются переложить всю вину за беды Франции в Столетней войне на самих французов. Английские авторы обеляют и оправдывают политику английских властей во Франции, прибегая к сложной аргументации.

В ход идет все: и восхваление политики герцога Бедфорда, регента Франции, якобы отстаивавшего основы французской монархии, и разделение новых правителей на английский и бургундский элемент, в адрес которого, прежде всего Филиппа Доброго, обращены обвинения за антифранцузские акции властей, и даже физические недостатки, внешнее уродство Карла VII, наконец, малозначимость в глазах современников подвига Жанны д'Арк, казнь которой якобы была вовсе не замечена французами[145].

Разумеется, этот период чрезвычайно насыщен разносторонними процессами, многое остается неясным. Есть и поле для мифотворчества. В самом деле, как могло получиться, что страна, на ⅔ принадлежавшая англичанам, вдруг, не выиграв ни одной крупной битвы, освободилась от оккупации?[146]

Снятие осады Орлеана — этот