Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века - Сусанна Карленовна Цатурова

своего чиновника и счел его аргументы в пользу кандидата вполне приемлемыми (29 июля 1406 г.). И здесь, как и в предшествующем случае, чиновник был принят в Следственную палату, а на место Шантеприма перешел другой чиновник. Точно так же в Парламент был принят Никола Потэн, в силу отказа в его пользу, сделанного Гийомом Пайяром, ставшим епископом Люсона. И опять произошла перестановка: на место Пайяра в Верховную палату перешел Пьер д'Онуа, а на его место в Следственную палату был принят Потэн. Здесь вновь фигурирует просьба герцога Беррийского и дарственное письмо короля (3 апреля 1408 г.). Ходатайство чиновника, передающего свое место другому, учитывалось и в случае выборов, так что эти формы замещения должностей сочетаются. Когда освободились должности президента Парламента и главы Палаты прошений, во время выборов Никола д'Оржемон сказал, что П. Труссель, бывший глава Палаты прошений, а ныне епископ Пуатье, задолго до этого «отказался в его пользу от этой должности главы Палаты прошений», что подтверждало и королевское письмо-«дар». Учитывая это обстоятельство, «его выбрали на эту должность» (12 ноября 1409 г.). Любопытно, что вскоре это решение было отменено, так как 11 декабря в Парламент пришли «многие сеньоры, прелаты и другие из дома Берри» и просили отдать место главы Палаты прошений Жану де Марлю, сыну первого президента Парламента. После такого демарша последовал «добровольный» отказ присутствовавшего здесь Н. д'Оржемона от претензий на эту должность[119].

Помимо обязательного соблюдения парламентской иерархии, соответствия «одаряемого лица» парламентским критериям отбора, Парламент обращает внимание также и на иные обстоятельства. Так, 26 ноября 1412 г. Парламент не утвердил назначение на должность в Следственную палату нового кандидата, поскольку он был женат, а вакансия предназначалась для чиновника-клирика. 28 марта 1414 г. Парламенту пришлось даже прибегнуть к расследованию, прежде чем утвердить передачу должности: возникли подозрения в ее недобровольности, хотя обстоятельства были вполне правдоподобны. Советник Парламента, «очень старый, немощный и болезненный», пожелал передать свое место в Парламенте своему родственнику по материнской линии, «человеку доброго имени, вполне подходящему, лиценциату гражданского права и бакалавру канонического права». Однако на эту должность претендовали еще два человека, и Парламент решил провести расследование с целью установить, добровольно ли они отказались от своих претензий. Слово «деньги» не фигурирует в этой записи, но ясно, что именно они подразумевались под словом «сговор или соглашение», наличие или отсутствие которых должна была выяснить комиссия. И только выяснив, что не было «незаконного сговора», Парламент принял клятву нового чиновника.

Передача должности, как и выборы, предполагает большую привлекательность службы в Парламенте и, соответственно, наличие конкуренции. Поэтому, как и выборы, передачи должностей сходят на нет в период англо-бургиньонского правления: последний раз вакансия в Парламенте была замещена таким путем 27 октября 1425 г. и касалась должности судебного исполнителя.

Помимо обозначенных выше причин, практика отказов как форма передачи должностей в Парламенте предполагала и даже преследовала цель создания парламентских династий. Сама эта практика являлась поэтому составной частью процесса замыкания парламентской среды и превращения чиновников суда в «сеньоров закона»[120], а в дальнейшем — в «дворянство мантии». Привилегии, получаемые чиновниками суда, сближали их с дворянством (прежде всего, освобождение от налогов), не говоря уже о близости к трону и власти, об особом «благородном» образе жизни. Все это, кстати, объясняет, почему процесс получения чиновниками суда дворянского статуса отстает от уравнения в правах с «благородным» сословием[121]. Им было это и не особенно нужно, раз сама служба короне делала их «благородными», хотя, как известно, во Франции старое «дворянство шпаги», ревниво оберегая свои привилегии, так и не слилось с «дворянством мантии»[122].

Наследственность и продажа должностей в Парламенте — явление более позднего времени, примерно конца XV в. В исследуемый период создаются парламентские кланы и династии, которые, конечно, были симптомом замыкания парламентской среды.

Но я думаю, что они создавались не только с этой целью.

Парижский Парламент не был в этот период полностью закрытой организацией; в него всегда мог попасть человек вне этих кланов и династий[123]. Но для службы в нем требовалось и длительное образование, которое кто-то должен оплачивать, и опыт работы в низших судебных инстанциях, в которые тоже не просто было попасть. Кому, как не самому судейскому, помочь своему отпрыску или близкому родственнику одолеть такой путь?

И парламентские чиновники открыто поощряли это, видя в новых поколениях перспективу своей деятельности, и защищали корпоративные интересы, принимая родственников из уважения к заслугам своих коллег[124]. Явных случаев фаворитизма парламентской среды обнаружено немного; вернее, в чистом виде их всего два (в остальных случаях соблюдена процедура выборов или иных законных путей вступления в Парламент). Первый: 28 ноября 1407 г. Анри де Сессар, сын чиновника Парламента, получил должность нотариуса вместо Ж. де Буа, ставшего секретарем, и Парламент дал ему отпуск для того, чтобы «поехать в Орлеан и сделаться лиценциатом гражданского права». Таким образом, он получил должность, которой формально не соответствовал, и основанием послужили исключительно его родственные связи. Во втором случае чиновник был принят в Парламент в знак уважения к заслугам отца: 18 января 1407 г. умер Жан д'Арси, прослуживший в Парламенте 36 лет (!), на его место через восемь дней был принят его сын Пьер д'Арси «даром короля и посредством отказа отца при жизни и во время болезни». Вот и все примеры открытой «семейственности».

И все же общественное мнение категорично и однозначно обвиняло в этот период Парламент в господстве «семейственности». Не дает ли это обстоятельство оснований усомниться в репрезентативности протоколов Парламента? Претензии общества к институтам королевской власти были выражены в ходе восстания кабошьенов в Париже и сформулированы в ордонансе 25 мая 1413 г. — программе реформ государственного аппарата. В разделе, посвященном Парламенту, статья 163 гласила: «В Парламенте много близких родственников, и это вызывает подозрение в пристрастности суда, что недопустимо ввиду суверенности Парламента». Устранить это зло предлагалось следующим образом: не допускать нахождения в Верховной и Следственной палатах Парламента более трех родственников одновременно, находящихся между собою не ближе, чем в третьей степени родства, «а президентов-родственников не допускать вовсе»[125]. Вскоре, как известно, ордонанс был отменен, восстание подавлено, однако важно, что оно выявило общественную оценку Парламента, в особенности реакцию на формирование нового привилегированного и замыкающегося слоя общества: чиновников суда.

Новейшие исследования о чиновничестве, прежде всего работы Ф. Отран, подтверждают, что в Парламенте одновременно заседали целые кланы или семьи, например дед, отец и сын[126]. Это справедливо тревожило общество, но совсем не тревожило Парламент. Почему? При исследовании принципов и процедур комплектования парламентских