Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века - Сусанна Карленовна Цатурова

кадров мною не найдено ни одного протеста по поводу родственных связей нового чиновника. Более того, родственные связи не только не скрывались, но приветствовались. Ясно, что в этом вопросе существовал конфликт между взглядом непрофессионала на то, как работает суд, и самооценкой суда: по мнению общества, наличие близких родственников делало суд пристрастным, а по мнению чиновников, — более профессиональным.

Парламент осуществлял целенаправленную политику создания парламентских династий. Как доказала Ф. Отран, в период 1405–1417 гг. 73,8% чиновников Парламента находились в кровном родстве. Насколько такая политика была эффективна, можно судить по числу родственников среди чиновников-клириков: показательно не то, что их было меньше, чем среди мирян (что естественно, учитывая целибат католических священников), а то, что их было все же так много: к середине XV в. ⅓ парламентских чиновников-клириков состояла в родстве[127].

Внутри любого органа государственного управления существуют профессиональные секреты, элементы тайны. С другой стороны, корпоративность и сопутствующая ей монополия, в том числе на занятие, на профессию, присущие всякой профессиональной организации Средневековья (цех, орден и т. д.), сродни семейственности и включают взаимовыручку, родство и неформальные связи людей, отгороженность от остального мира. Не случайно такие организации зачастую именовались братствами. Люди, работавшие в Парламенте десятилетиями, становились близкими людьми уже в силу общности интересов, а родственные узы закрепляли корпоративность и монополию.

Парламент видел в родственных связях чиновников стабилизирующий фактор, а представители наиболее известных парламентских династий, таких, как Ле Коки, д'Оржемоны, дез Юрсены, составляли гордость и славу Парижского Парламента. Однако замыкание парламентской среды вызывало недовольство у тех, кто терял надежду попасть в состав привилегированной корпорации, и они направляли в нужном для себя русле общественное недовольство институтами королевской власти.

Не менее существенным для процесса замыкания парламентской среды явилось появление практики пожизненного жалованья чиновника: чиновник, проработавший долгие годы в Парламенте (сроки всякий раз менялись), получал от короля право пожизненно пользоваться своим жалованьем, вне зависимости от того, будет он работать или нет. Фактически, это был прообраз пенсии. Однако такая практика еще больше сужала двери Парламента, поскольку даже старые и больные чиновники продолжали числиться в его составе. Ж. Кюблер выводит эту практику из канонических законов о гарантии прав бенефициария: пожизненное владение бенефицием или на время исполнения связанных с ним обязанностей. Лишить клирика его бенефиция (если не в случае его смерти или прижизненного отказа) можно только имея серьезные основания, но и они требовали судебного разбирательства, во время которого, кстати, клирик продолжал пользовать бенефицием. Таковыми основаниями могли быть подозрение в убийстве, моральные прегрешения и т. д. Обязательность судебного разбирательства исключала поспешное и незаконное отстранение бенефициария[128]. Чиновники перенесли этот принцип на должности в Парламенте.

Взятые из канонического права о несменяемости бенефециария, пожизненные платы означали так же, как и там, неотстраняемость чиновника без тех же оснований. Они давали также возможность получать жалованье, уже не работая в Парламенте[129]. Пожизненные платы существовали и до 1345 г. — времени оформления парламентской корпорации, и их периодически отменяли королевские ордонансы. Окончательную отмену объявил ордонанс от 5 февраля 1389 г.[130]

К ним вновь вернулись в 1406 г., смиряясь с реально существующей практикой: на этот раз, в виду тяжелого состояния бюджета, пожизненные платы давались только тем чиновникам, кто проработал в Парламенте 20 и более лет. Но Парламент встал на защиту своих привилегий. Хотя мотивы действий короля («очень большие ошибки и небрежения в делах суда») и признаются чиновниками Парламента частично справедливыми, тем не менее они усмотрели в этой отмене угрозу авторитету Парламента и удар по стабильности его состава, посчитав выгоды для казны несоизмеримыми с ними. Поэтому письма короля были объявлены на заседании Парламента 17 февраля 1406 г. «ошибочными и незаконными… ничем не обоснованными и бессмысленными, не вызванными никакой особой нуждой». Президенту Роберу Може казалось даже смехотворным, что пожизненные платы оставляли только тем, кто прослужил 20 лет, а тем, кто служил 19, 18, 17 лет, — нет[131].

Через год король вновь вернулся к этому вопросу: отменяя пожизненное жалованье тем, кто прослужил в Парламенте меньше 20 лет, он обосновывал свое решение заботой о верховном суде, поскольку многие, получив пожизненные платы, вскоре покинули Парламент «к великому ущербу и убытку нашему и всего общественного блага в нашем королевстве» (7 января 1407 г.). 23 декабря 1409 г. вновь издан ордонанс, подтверждающий решение о пожизненном жалованье тем, кто получил его от короля и прослужил 20 лет в Парламенте, вне зависимости, служит он теперь в Парламенте или нет[132]. В Кабошьенском ордонансе 1413 г. статья 156 вновь отменяла как источник злоупотреблений пожизненное жалованье, сохранив его только за прослужившими 20 лет и предписывая отныне давать его только тем, кто прослужил 30 лет[133]. Но это уже было нереально, как бы ни была продолжительна жизнь парламентских чиновников.

Пожизненное жалованье являлось конституирующим элементом для парламентской корпорации, поскольку оно гарантировало человеку, избравшему служение в Парламенте, стабильное материальное обеспечение и относительно безбедную старость.

§ 7. Профессионализм и политическая конъюнктура

Вступление в Париж в мае 1418 г. войск герцога Бургундского принято считать поворотной вехой в истории Парламента XV в., знаменовавшей 18-летнее существование «обновленного», «очищенного», «пробургиньонского» Парламента[134]. Глубоко укоренившееся в литературе мнение о тотальной чистке парламентского чиновничества в 1418 г. требует, по моему убеждению, уточнения. Масштабы политических репрессий в Париже летом 1418 г. были действительно чудовищны. Но были ли они катастрофическими для парламентской корпорации в целом?

Жертвами этих репрессий с уверенностью можно считать двух бывших президентов Парламента: Анри де Марля и Арно де Корби. Убиты были также четыре чиновника Парламента: Жан де Витри, Одар Жансьен, Одар Коррель и Жан де Комб — все по обвинению в симпатиях арманьякам Большинству сторонников арманьяков удалось спастись и продолжить работу благодаря созданию параллельного Парламента под властью Дофина Карла в Пуатье[135].

Итак, была ли проведена тотальная «чистка» Парламента? Для выяснения этого важного вопроса в нашем распоряжении имеется три поименных списка парламентских чиновников, составленных в поворотные даты в истории Парламента, а именно: 5 августа 1417 г. (клятва верности Карлу VI перед угрозой Парижу войск герцога Бургундского), 25 июля 1418 г. (клятва вновь созванного Парламента после вступления войск герцога Бургундского в Париж) и 15 марта 1436 г. (клятва верности договору в Труа и королю Генриху VI).

В самом общем виде изменения выглядят так: в 1417 г. клятву принесли от Верховной палаты — три президента и 28 советников, от Следственной палаты — два президента и 27 советников, от Палаты прошений — один президент и 4 советника, а также