Мертвая земля - К. Дж. Сэнсом

– Нам необходимы лошади, для того чтобы вернуться в Лондон, – заявил я. – Однако денег у нас почти не осталось. Вы можете дать нам в долг?

Во взгляде трактирщика промелькнуло сомнение.

– Я выдам вам вексель и выплачу по нему, как только вернусь в Лондон, – поспешно добавил я. – Вы же знаете, я член Лондонской коллегии адвокатов, и мне можно доверять. Сейчас многие в этом городе оказались без средств, но нам они срочно необходимы.

– Хорошо, адвокат Шардлейк, я одолжу вам денег, – поколебавшись несколько мгновений, кивнул мастер Теобальд. – Хотя вы порой вели себя несколько странно, не сомневаюсь в том, что вы заслуживаете доверия. К тому же вы были среди тех несчастных джентльменов, которых мятежники превратили в живой щит. Насчет лошадей можете не беспокоиться, я все устрою. Но сделайте милость, верните мне лошадей и деньги сразу после возращения в Лондон. Вы сами понимаете, времена для нас сейчас настали трудные. – Помолчав, он невольно улыбнулся. – Надо же, теперь у вас появился ребенок.

Мастер Теобальд покачал головой, поклонился и вышел из комнаты.

Оставшись втроем, мы некоторое время хранили молчание.

– Надо сообщить властям о смерти Джозефины и Эдварда, – произнес наконец Николас.

– Не вижу смысла, – возразил я. – Нет никаких сомнений, что Эдвард был убит как один из вожаков восстания, а Джозефина… – тут голос мой дрогнул, – просто ради забавы. Если мы обратимся к властям, никто и не подумает наказать виновных, а вот нас начнут допрашивать, выяснять, откуда мы знали Брауна. Запомните оба: на все вопросы, где мы взяли младенца, отвечаем, что услышали доносившийся из церкви плач, вошли и обнаружили там ребенка моей бывшей служанки. И ничего больше.

– Но мы должны похоронить Эдварда и Джозефину как добрых христиан, – дрогнувшим голосом сказал Николас.

– Ты хотя бы представляешь, сколько сейчас в Норидже покойников, ожидающих погребения? – раздраженно возразил ему Барак. – А нам нужно поскорее уносить отсюда ноги.

– Но у нас осталось еще одно важное дело, – мрачно проронил я, думая о предстоящей встрече с Гэвином Рейнольдсом.

На рыночную площадь мы отправились впятером: я, Барак, Николас и Лиз с Мышкой на руках. Бедное дитя, наконец-то насытившись и успокоившись, сладко посапывало на груди кормилицы. Я постоянно поглядывал на девочку, думая о решении, которое принял столь внезапно. «Смогу ли я полюбить эту крошку так сильно, чтобы воспитать ее как родную дочь?» – спрашивал я себя. «Да, сможешь», – отвечало мне мое собственное сердце.

По пути нам встретилось несколько телег, наполненных окровавленными трупами и отрубленными головами. По всей вероятности, то были тела повстанцев, казненных сегодня у Дуба реформации. Граф Уорик быстро чинил суд и расправу. В том, что состоятельные горожане питают к нему глубокую признательность, можно было не сомневаться; герб графа – медведь и суковатый посох – красовался теперь над дверями многих домов. Судя по всему, главнокомандующий прихватил в Норфолк изрядный запас фамильных гербов, подумал я не без сарказма.

Рыночная площадь представляла собой столь же мрачное зрелище, как и вчера, когда здесь побывал Николас. Впрочем, городские бедняки под надзором солдат уже начали наводить порядок. На виселице, установленной напротив ратуши, болталась дюжина трупов; внизу собралась небольшая толпа, по всей видимости состоявшая из людей, которым в самом скором времени предстояло разделить участь казненных. Мне вспомнился день, когда я, взобравшись на эшафот, спас Болейна от неминуемой смерти. Я вновь, как наяву, увидел извивавшуюся в предсмертных судорогах девушку с тряпичной куклой в руках. Голова у меня внезапно пошла кругом; Николас, явно заметив это, сжал мою руку повыше локтя.

Мы вошли в двери трактира, где прежде жила Изабелла. К нашему великому облегчению, хозяин сообщил, что может предоставить нам две комнаты. Я не стал скрывать, что в настоящее время мы не располагаем деньгами, но моя адвокатская мантия и ссадины на запястьях, которые я не преминул продемонстрировать трактирщику, говорили сами за себя.

– Трактир сейчас полон офицеров, но только казначей графа обещал, что заплатит, – посетовал он. – Вы ничем не хуже их, так что оставайтесь. Тем более базарный день в эту среду отменили, купцы в город не приедут и комнаты все равно станут пустовать. Но надеюсь, в воскресенье в Норидже будет полно торговцев, – ухмыльнулся хозяин. – Говорят, в воскресенье солдаты собираются продавать на рынке все то добро, которое они награбили у убитых в Дассиндейле.

Я хотел немедленно отправиться в дом Гэвина Рейнольдса, но Барак и Николас отговорили меня от этого намерения, ссылаясь на то, что все мы чуть живы от усталости.

– Господи Исусе, ну вы и бездельники! – нетерпеливо возразил я. – Старый Рейнольдс – единственный, кому известно, что произошло с Эдит. Питер Боун мертв, Майкл Воувелл скрылся, и теперь его не поймаешь. Других свидетелей, кроме Рейнольдса, у нас нет.

Тут я почувствовал, что у меня вновь закружилась голова, и скрепя сердце согласился подождать до завтра.

– У нас имеется еще один свидетель, и зовут его сэр Ричард Саутвелл, – напомнил Николас. – Он, несомненно, тоже замешан в этом преступлении.

– Ты же сам видел, теперь он стал правой рукой графа Уорика. Нам не поймать птицу столь высокого полета. Но конечно, мы можем сообщить Пэрри и леди Елизавете обо всем, что нам удалось выяснить. В том числе и о деньгах, которыми Саутвелл снабдил Роберта Кетта. Если мастер Пэрри сочтет нужным, он расскажет об этом Уильяму Сесилу. А вот Рейнольдс, к счастью, не относится к числу высокопоставленных вельмож. – Голос мой стал жестче. – И с ним мы в состоянии разобраться сами.

– До завтрашнего утра старикан никуда не денется, – заявил Барак. – Уверен, он сейчас боится и нос высунуть на улицу. Не беспокойтесь, Рейнольдс от нас не уйдет.

Я кивнул в знак согласия и рухнул на кровать. Невозможно было не заметить, что Джек и Николас, несмотря на молодость, тоже буквально валятся с ног от усталости. Комнаты наши находились в задней части трактира, из окон не было видно ничего, кроме конюшни. Мысленно я порадовался этому обстоятельству; будь у нас комнаты с видом на рыночную площадь, нам пришлось бы любоваться виселицей.

Время, остававшееся до вечера, я проспал, поднявшись только к ужину. Утолив голод, я постучал в комнату, которую занимала Лиз Партлетт с ребенком. Мягкий приветливый голос пригласил меня войти. Мышка крепко спала, в уголках ее ротика переливались молочные пузырьки. Кормилица шила.

– Девочка здорова? – осведомился я.

– Да, сэр. – Лиз поднялась и сделала книксен. – Я ее хорошенько выкупала и перепеленала. Ох, видели бы вы, как жадно она сосет! – Моя собеседница улыбнулась. – По-моему, у нее скоро пойдут зубки.

Я был признателен этой доброй женщине за то, что она воздержалась от расспросов относительно родителей Мышки и обстоятельств их смерти. Впрочем, на этой неделе в Норидже погибло великое множество народу, и в том, что еще один ребенок остался сиротой, не было ничего удивительного. Подойдя к колыбели, я взглянул на спящую девочку, на ее пухлые крохотные пальчики, сжатые в кулачки, и после недолгого колебания вновь повернулся к Лиз: