Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

для обогрева двигателем и с тремя пассажирами. «Москвич» не был еще признаком опасности. Для более серьезных объектов наблюдения использовали «Волгу», обычно с четырьмя пассажирами. Телефон в квартире Роя отключили. Иностранные корреспонденты туда не приходили, очевидно понимая, что никаких интервью не будет. Вторым местом в Москве, где иностранные корреспонденты могли получить комментарии по поводу вторжения советских войск в Афганистан, была квартира А. Д. Сахарова. Они, видимо, полагали, что Нобелевская премия мира, присужденная Сахарову в 1975 году, обеспечила ему полный иммунитет от репрессий. В последующем Сахаров сам рассказал о своих действиях:

«…4 января позвонил Тони Остин, корреспондент американской газеты “Нью-Йорк Таймс”. Он попросил разрешения приехать для интервью. Я согласился. Тони рассказал ряд последних сообщений из Афганистана и задал мне вопросы о моей оценке создавшегося положения и путей его исправления… статья Остина много раз передавалась американской радиостанцией “Голос Америки” и, по-видимому, произвела впечатление… 14 января ко мне обратился корреспондент американской телевизионной компании Эй-би-си Бирбауэр с просьбой о телеинтервью и передал вопросы. 17 января состоялось телеинтервью… приехало несколько операторов. Заснятую пленку и магнитозаписи, включая, кажется, видео, они должны были немедленно везти на аэродром… Две машины с гэбистами стояли вплотную к машине телевизионщиков… Никаких инцидентов, однако, не было; американцы беспрепятственно уехали…» (Париж, 1990. С. 734–735).

22 января А. Д. Сахаров был задержан на улице, доставлен в Прокуратуру СССР и ознакомлен с указом о лишении его всех правительственных наград и с постановлением о высылке в Горький – «место, исключавшее контакты с иностранными гражданами…»

В одном из жилых домов на окраине города Сахарову и Боннэр была предоставлена четырехкомнатная меблированная квартира на первом этаже, но без телефона. Детали высылки продумывались кем-то в КГБ до мелочей, чтобы уменьшить возможность протестов зарубежных и отечественных ученых. Горький был выбран не случайно. Сахаров почти двадцать лет работал в секретном центре Арзамас-16 в Горьковской области и часто бывал в областном центре. Сахарова не уволили из института, где он вел исследования по теоретической физике. Сохранили зарплату и оклад за звание академика. Сотрудники могли приезжать в Горький на консультации. Адрес ул. Гагарина, д. 214, кв. 3 свидетельствовал о хорошем районе – имя Гагарина присваивалось лишь элитным новым улицам. Боннэр не имела ограничений на поездки в Москву и на любые встречи. Различные заявления Сахарова, передаваемые через Боннэр и через приезжавших к Сахарову родственников и некоторых друзей, продолжали публиковаться в зарубежной прессе. Но прямых контактов с иностранными журналистами уже не было. Официально эта акция называлась в прессе «административной высылкой».

А. Д. Сахаров сумел вскоре составить «Заявление» от 27 января, распространенное в начале февраля Боннэр среди иностранных корреспондентов в Москве. Я не знаю, зачитывали ли его текст зарубежные радиостанции, вещающие на русском языке, но в широкой прессе на английском его не публиковали. В своем «Заявлении» А. Д. Сахаров не только выразил протест по поводу незаконной высылки без суда, но и высказался по ряду международных проблем: агрессии в Афганистане, поддержки советскими лидерами «террористического режима в Эфиопии и в некоторых других странах… сохранения своих военных формирований на Кубе…» и др., а также пожаловался на ограничения в научной работе и на отсутствие телефонной связи с Москвой и Ленинградом:

«Телефонная связь с Москвой и Ленинградом блокирована, мы ни разу не смогли позвонить маме моей жены… Не смог я также позвонить своему коллеге-физику, очень уважаемому советскому ученому… Действия советских властей грубо нарушили мое основное право получать и распространять информацию – статью 19 Всеобщей Декларации прав человека… я требую, чтобы Лизе Алексеевой (невеста сына Боннэр. – Ж. М.) была предоставлена возможность немедленно покинуть СССР, выехав вместе с моей тещей Р. Г. Боннэр…» (Там же. С. 891–892).

Публиковать столь обширное заявление в широкой прессе было невозможно без множества пояснений. По характеру информации оно не было предназначено и для советских радиослушателей. Из газеты The Times, куда в феврале поступил этот документ, его передали в еженедельный многотиражный журнал Nature, но и там не стали печатать. Небольшой Комитет в защиту Сахарова, созданный бывшими советскими учеными, эмигрировавшими на Запад, решил созвать конференцию в Гааге, чтобы громко выразить свой протест. Инициаторами были профессора Михаил Штерн и Эдуард Лозанский. От журнала Nature на конференции в Гааге присутствовала Вера Рич, комментатор журнала по проблемам советской науки. Ее короткий репортаж о конференции в Гааге был напечатан в журнале лишь 11 сентября. В октябре редакция получила из США письмо-протест А. Д. Сахарова на английском языке. Это письмо было полностью опубликовано в выпуске журнала от 13 ноября. Ему была посвящена и необычно большая, на двух страницах, редакционная статья «Как говорить о Сахарове и др.?», полная недоумений.

Редактор Nature Джон Мэддокс, с которым я был знаком с 1973 года, пригласил меня перед этой публикацией, чтобы посоветоваться. Он оказался в трудном положении. Отказ от публикации письма Сахарова был невозможен. Но и публикация письма не обеспечивала его автору никакой поддержки. Сахаров требовал, чтобы все материалы о нем согласовывались с его родственниками и представителями, жившими в США. Основная часть письма касалась уже не высылки в Горький, а выступлений других ученых в Гааге и самой этой конференции:

«…Я полагаю, что участники конференции и ее организаторы искренне желали помочь и мне, и другим жертвам репрессий. Но спешка в ее организации и допущенные в связи с этим ошибки сделали эту конференцию почти полностью бесполезной…» (Там же. С. 112).

Сахаров протестовал также по поводу заметки Веры Рич о конференции в Гааге, содержавшей «возмутительные» неточности. Весь этот спор Сахарова с редакцией журнала и с организаторами конференции в его защиту вряд ли сейчас имеет смысл обсуждать. Я привожу его здесь лишь для того, чтобы объяснить, почему со стороны британских ученых протестов по поводу высылки А. Д. Сахарова в Горький не было. Вскоре британские газеты получили «Открытое письмо в защиту Андрея Сахарова», составленное Еленой Боннэр. Это письмо также не публиковалось, так как содержало совершенно нереальные требования:

«…Бизнесмены и политики, журналисты и ученые, просто честные люди, приезжавшие посмотреть Россию и Сахарова… Я призываю вас в судах, правительственных и общественных комиссиях своих стран под присягой давать показания о содержании ваших бесед с Андреем Сахаровым, о том, что он говорил о самых важнейших проблемах современности. От вашей памяти и от вашей настойчивости сегодня зависит жизнь моего мужа… я прошу западных коллег Сахарова не общаться с молчащими (советскими учеными), какими бы лично они ни были милыми