Ленин. Человек, который изменил всё - Вячеслав Никонов

Письмо Ленина рассматривалось в Политбюро в его отсутствие. Молотов стоял за ограниченный масштаб реквизиций, за что ПБ специальным постановлением осудило его мягкость и гнилой либерализм2429. Было принято подготовленное Лениным и Троцким жесткое решение, где поручалось развернуть широчайшую агитацию, внести раскол в церковь и провести кампанию в кратчайшие сроки.

Ленин задумал после массового разорения церквей поставить на поток продажу культурных ценностей за рубеж. Красин получил соответствующее указание, но 10 марта сообщал, что «всюду кризис, буржуазия в угнетенном состоянии», продать за нормальную цену невозможно. Советовал создать совместный синдикат с какой-нибудь крупной западной фирмой. Ленин прочел ответ и написал Троцкому: «Не провести ли директивы в Политбюро? (Сведения насчет числа «очищенных» церквей, надеюсь, заказали?)». Тот 12 марта доложил свои соображения: «Совершенно ясно, что “мимоходом” нельзя вести торговлю на сотни миллионов. Предлагаю, что придется послать за границу спецов Фаберже и Моисеева для выяснения условий рынка, заинтересовав их в прибыли»2430. Комиссия по реализации ценностей, заседавшая под председательством Троцкого, 22 марта проголосовала за выход с изъятыми ценностями на мировой рынок. Продажу должна была наладить советская делегация на Генуэзской конференции.

Несмотря на поток обращений прихожан в Кремль с просьбой выкупить ценности продуктами или деньгами, на призывы Главмузея не трогать хотя бы наиболее значимые памятники культуры, на предложения Римского Папы оптом выкупить все ценности сразу и тем самым остановить конфискации, Кремль ввел в действие армию, спецвойска ГПУ, курсантов. Кровь полилась повсеместно. Только за первые три месяца реквизиций было зарегистрировано 1441 столкновение с войсками. Одновременно начались аресты сторонников Тихона среди духовенства и активная поддержка его противников из рядов «обновленцев».

Духовным, а затем и официальным лидером обновленческого движения оказался петроградский священник Александр Введенский, удивительно сочетавший в себе глубокую и романтическую веру с цинизмом и жизнелюбием. Когда в начале мая в московском Политехническом музее шел процесс над большой группой священников близких к Патриарху, а сам Тихон был взят под домашний арест на Троицком подворье, Введенский (по согласованию с Зиновьевым и отделом ГПУ по церковным делам) с группой коллег выехал в столицу. Патриарха выселили в Донской монастырь, восемьдесят архиереев, известных лояльностью Тихону, были «извергнуты» из сана. «Обновленческой и живой церкви» было предано большинство действующих церквей.

Обновленцы выступили и главными свидетелями на первом судебном процессе над священнослужителями, который стартовал в Москве 26 апреля, где 54 человека обвинялись в контрреволюционном заговоре, организованном совместно с эмигрантскими монархическими кругами. Приговор утверждался в Политбюро. Суды над священниками прошли также и в других городах, было рассмотрено 250 уголовных дел о сопротивлении властям. А что касается помощи голодающим, то гора родила мышь. Стоимость всех собранных и учтенных ценностей составила лишь 4,6 млн золотых рублей. (Сопоставимо с суммами, которые ежегодно выделялись на помощь мировому комдвижению). Но продать их не смогли. Полагаю, стоимость ценностей неучтенных и сворованных была на порядки больше.

Взялся Ленин и за интеллигенцию, которая с начала нэпа почему-то ожидала интеллектуальной свободы. В стране продолжалась «издательская горячка». До августа 1922 года, когда отыграли назад, только в Москве было выдано разрешение на создание 337 издательств. Появились новые журналы – «Голос минувшего», «Летопись дома литераторов», «Мысль», «Россия», «Новая Россия», «Утренники», «Экономист», «Экономическое возрождение», – вокруг которых закружилась сохранившаяся интеллигенция. Причем, ГПУ уже отмечала, что народные социалисты кучковались вокруг издательства «Задруга», кадеты и правые эсеры – вокруг «Берега», меньшевики – вокруг издательства «Книга». На съездах агрономов или врачей активно стали подниматься вопросы общественной жизни, причем далеко не большевиками, которых среди видных агрономов или врачей было совсем немного.

Появления в прессе антибольшевистских материалов подвигло власти к цензуре. Следует заметить, что цензурная политика первых лет нэпа была относительно мягкой. Еще в феврале 1922 года Политбюро указывало политотделу Госиздата «на необходимость воздерживаться от вмешательства цензуры в вопросы, непосредственно не направленные против основ политики Советской власти (вопросы культуры, театра, поэзии и проч.)»2431. Однако уже к лету по настоянию Ленина политика начинает кардинально меняться. 19 мая он пишет Дзержинскому: «обязать членов Политбюро уделять 2–3 часа в неделю на просмотр ряда изданий и книг, проверяя исполнение, требуя письменных отзывов…»2432 Очевидно, усердие коллег по ПБ на этом направлении Ильича не удовлетворило, поэтому последовали шаги куда более решительные. 6 июня при наркомпросе было создано Главное управление по делам литературы и издательства, или, в обиходе, Главлит. Он осуществлял предварительную цензуру всех публикаций (кроме партийных, коминтерновских и Академии наук), живописного материала, составлял списки запрещенной литературы. Секретным циркуляром Политбюро и Оргбюро запрещалось ввозить в страну книги «идеалистического, религиозного и антинаучного содержания», а также иностранные газеты и «русскую белогвардейскую литературу»2433. На членов руководства это ограничение не распространялось. Запрещенную литературу они не только получали, многие значимые вещи для них специально переводили. Число книг, запрещенных Главлитом в 1922 году, было относительно небольшим – 3,8 %. Но это мало о чем говорит, поскольку авторы не представляли на цензуру произведения заведомо не проходные. Вскоре при Главлите появится Главрепертком, который должен был следить, чтобы антисоветская пропаганда не нашла себе дорогу на сцену театров, киноэкраны, концертные подмостки или в граммофонные пластинки.

При этом создавалась собственная газетная империя партии, которая к XII съезду насчитывала 528 наименований с тиражом до 2 млн экземпляров.

Ленин и сам был строгим цензором. Его бурную ярость вызвало появление достаточно безобидного сборника статей ведущих русских философов – Бердяева, Степуна, Франка – «Освальд Шпенглер и закат Европы». Книгу Ильич назвал «литературным прикрытием белогвардейской организации». В начале мая он сделал свои претензии к ведущим российским мыслителям, ранее высказывавшиеся в узком партийном кругу, достоянием общественности. В статье, приуроченной к 10-летию «Правды», разгромной критике были подвергнуты «Шпенглеры и все способные восторгаться (или хотя бы заниматься) им образованные мещане», «извините за выражение, “шпенглерята”». Столь же убийственной оценки – «орган современных крепостников», «явный центр белогвардейцев» – был удостоен журнал «Экономист», издававшийся в Питере Русским техническим обществом.

Особого внимания Ленина удостоились «социологические изыскания некоего Питирима Сорокина, которого возмущает половая распущенность и скачкообразный рост числа разводов. Подобные господа являются на самом деле «крепостниками, реакционерами, “дипломированными лакеями поповщины”… На самом деле, именно большевистская революция является единственной последовательно демократической революцией в отношении к таким вопросам, как брак, развод и положение внебрачных детей». Статью про воинствующий материализм Ленин писал ради вывода о том, что рабочий класс еще не научился пользоваться своей властью, иначе бы он «подобных преподавателей и членов научных обществ давно бы вежливенько препроводил в страны буржуазной “демократии”. Там подобным крепостникам самое настоящее место».