Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

В компанию к вождю попадали Горький, Чкалов, дочь Светлана и дети. Маршалов рядом с генералиссимусом я никогда на картинах не видел.

На столах у Шапиро были выставлены бюсты, статуэтки, вазы, палех, резьба по дереву, фарфор, гравюры и другие произведения искусства этого периода. Шапиро собирал лучшие. Каким образом приобретались экспонаты, я не спрашивал. Я и раньше видел в Лондоне и Париже несколько частных коллекций, собранных в СССР. Бывший посол одной из стран Южной Америки, поселившийся в Лондоне после возвращения из Москвы, показывал мне собранную им коллекцию православных икон. Известной в Лондоне была коллекция фотогравюр Ленина, Сталина, Троцкого и других большевиков, собранная Дэвидом Кингом, самым знаменитым на Западе собирателем советских фотографий. К нему обращались многие издатели и авторы книг по истории. Бывший многолетний московский корреспондент Sunday Times Эдмунд Стивенс (Edmund Stevens) вывез из Москвы в Лондон коллекцию самоваров, в которой имелся и золотой самовар, один из двенадцати, заказанных Александром I в Туле в честь разгрома наполеоновской армии. Один из этих золотых самоваров был подарен российским императором в 1816 году знаменитому английскому химику Хамфри Дэви (Humphrey Davy) в награду за изобретение безопасной шахтерской масляной лампы. Он хранится в Королевском институте.

Шапиро собирал не музейные оригиналы, они не продавались и не вошли в каталоги галерей, а подписанные авторами копии или эскизы среднего размера. После смерти Сталина сами художники, нередко талантливые и заслуженные, стремились поскорей избавиться от ими же созданных полотен и эскизов и могли продавать их недорого, особенно за доллары. Я не сомневаюсь, что Шапиро все оформлял легально и на каждый экспонат имелся документ. Продав недавно несколько картин на аукционе, он смог купить дом для своей дочери. Эти картины ценились как исторические памятники ушедшей эпохи. Во многих был очевиден и талант мастеров. Большинство диктаторов и императоров, даже очень долговечных, как объяснил мне Шапиро, не смогли создать культ личности со столь значительным отражением в изобразительном искусстве. Все основные музеи мира хотят иметь оригинальные образцы живописи сталинской эпохи как завершение эры Русской революции, датируемой историками живописи с 1905 года. Музеи должны правдиво отражать историю. «Зайдите в Метрополитен-музей в Нью-Йорке, там есть три картины из моей коллекции. Они были слишком велики для этой квартиры», – сказал Шапиро. На вечерний обед нас снова пригласила Раиса Львовна.

В Метрополитен-музее на Пятой авеню в Нью-Йорке я действительно увидел вскоре портрет Сталина. Имя художника не запомнил. Но это не был образец Сталинианы. Вряд ли из коллекции Шапиро. Мрачный, подозрительный взгляд уже старого диктатора был обращен на посетителей музея через приоткрытую занавеску заднего стекла большого автомобиля, проезжавшего по Арбату.

Конференция по геронтологии в Сан-Франциско

Ежегодная конференция Американского геронтологического общества открывалась вечером 18 ноября в конференц-зале отеля «Хилтон» в центре города. В этом четырехзвездочном отеле разместились и все участники конференции, им предлагались номера за треть обычной стоимости. Почти сорокаэтажное здание гостиницы было отлично приспособлено для национальных и международных съездов и собраний, а сниженную плату за номера компенсировали аренда множества залов для заседаний и ресторанный сервис. Главный ресторан располагался наверху, с окнами во всю стену, дававшими широкий обзор порта, бухты и Тихого океана.

Во время первого визита в Сан-Франциско в мае 1974 года (см. главу 25) мою программу здесь определяли Майкл Лернер и Леонард Хейфлик, старые друзья, оказавшие большое влияние на мою судьбу еще в период жизни и работы в Советском Союзе. Майкл умер от рака в июне 1977 года, а Леонард, как я писал ранее (см. главу 33), потерял работу заведующего кафедрой в Стэнфордском университете из-за конфликта с департаментом здравоохранения в Вашингтоне по поводу прав собственности на созданную им особую линию культуры фибробластов, получившую широкое распространение в вирусологии и геронтологии. Несколько месяцев Хейфлик не имел работы и содержал семью за счет фонда, собиравшего средства по подписке среди членов Американского геронтологического общества. Его проблемы еще не были решены. Он писал мне в Лондон в ответ на мое сообщение о возможной встрече в Калифорнии в ноябре:

«Как Вы знаете, я в настоящее время занимаю должность старшего биолога по клеточным исследованиям в детской больнице в Окленде. Однако моя зарплата и исследовательский грант ожидаются лишь в декабре и лишь в том случае, если грант будет одобрен. Если все будет в порядке, то мы переедем в Беркли или в Окленд в следующем году… Я еще не знаю, когда мой иск к департаменту пойдет в суд… наверняка не раньше чем через год. Затем та или иная потерпевшая сторона имеет право апелляции в Верховный суд. Это добавит еще два года…»

На заседании Геронтологического общества комитет по защите Леонарда Хейфлика, созданный в 1976 году и возглавляемый Бернардом Стрелером, планировал обсудить все эти проблемы.

С Хейфликом и Стрелером я встречался перед открытием конференции. Положение Леонарда оставалось очень трудным, так как семья перебивалась лишь его гонорарами за лекции и консультации по биотехнологии. Долги по кредитам в банке продолжали расти.

Непосредственно на конференции я был занят на ежедневных симпозиумах биологической секции общества. На утреннем симпозиуме 19 ноября, посвященном иммунологии старения, среди нескольких докладчиков выступали и мои старые знакомые – Дэвид Гершон и Рой Уолфорд (Roy Walford), с которыми я встречался в Киеве в 1972-м и в Иерусалиме в 1975-м. На вечернем заседании доклад о роли репарации повреждений ДНК делал Рональд Харт, с ним я недавно познакомился в Университете штата Огайо. 20 ноября председателем симпозиума по роли клеточной регенерации в процессах старения был Хейфлик. Вечерний симпозиум по нейробиологии старения вел Бернард Стрелер. На следующий день председателями симпозиума по генетике и эволюции продолжительности жизни стояли в программе Дж. Сейчер и я. В программе заседания был и мой доклад о возрастных изменениях хроматина («Age changes in chromatin – an overview»). Наибольший интерес на этой сессии вызвал доклад Дж. Хирша из Окриджской лаборатории, показавшего связь между видовой продолжительностью жизни и частотой спонтанных соматических мутаций клеток.

23 ноября собравшиеся в Сан-Франциско геронтологи, около двух тысяч, разъезжались и разлетались по домам. В четверг 24 ноября американцы отмечали День благодарения. По традиции дома собиралась вся семья. Праздник захватывал и пятницу.

Я на эти дни оставался в Сан-Франциско. Моя последняя лекция о науке в СССР планировалась в Нью-Йорке на 28 ноября. В четверг и пятницу хотелось отдохнуть и походить по городу. Сан-Франциско был одним из немногих больших американских городов, в котором туристам не нужен автомобиль.