Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

М. Джиласа, Э. Гольдштюкера, В. Гавела, Л. Колаковского и еще многих других. Какой-то общей темы для дискуссии не было. Предполагалось, что в ней примут участие и итальянские писатели, философы, журналисты, а также некоторые советологи из других стран.

Декабрь, конечно, не лучшее время для посещения Венеции. Ветер с моря поднял уровень воды, и площадь Святого Марка оказалась затопленной. Туристы ходили по деревянным настилам вдоль домов. В одном из дворцов дожей находился оргкомитет биеннале. Солженицына здесь не ждали, он на письмо ди Меаны не ответил. Не смог приехать и Эрнст Неизвестный. Любимов и Тарковский не получили разрешения на поездку в Венецию от советских властей. Большим разочарованием для всех стало отсутствие Ростроповича. Его концерты планировались на год вперед, и приглашение от Рипа ди Меаны пришло к импресарио великого музыканта слишком поздно. Но для участия в «круглом столе» приехало очень много диссидентов и эмигрантов, в основном из Франции и США. Программы дискуссии и заранее подготовленных выступлений не было. Оргкомитет намечал лишь общее направление, полагая, что какие-то идеи возникнут спонтанно, в ходе прений. Вокруг большого овального стола собралось, наверное, около сорока человек. Встречу открыл Рипа ди Меана. Всем участникам обеспечили синхронный перевод. Среди итальянских организаторов доминировал Джузеппе Боффа (Giuseppe Boffa), хорошо говоривший по-русски. Герой сопротивления, историк, журналист и писатель, он был признанным авторитетом в Италии по всем советским проблемам. Но он был и членом Коммунистической партии Италии, другом Тольятти и корреспондентом газеты L’Unita в Москве. Владимир Максимов произнес резкую речь, оскорблявшую Боффа, а также Андрея Синявского, недавно покинувшего редколлегию «Континента» и создававшего новый русский журнал в Париже. Леонид Плющ, взявши слово, стал критиковать братьев Медведевых. Затем выступил писатель Марк Поповский, недавно эмигрировавший в США. Он привез в Нью-Йорк новую книгу «Дело академика Вавилова», основанную на архивах КГБ 1940–1941 годов, которую пока никто не брался переводить на английский. Поповский почему-то обвинял в этом меня, предполагая, что именно мне посылали ее на рецензию. Дискуссия быстро переросла в жалобы писателей, недовольных отсутствием интереса к их книгам, и в обычные споры среди эмигрантов. Синявский, которого критиковали больше всех – недовольство вызывали его книги «Прогулки с Пушкиным» и «В тени Гоголя», – покинул заседание после перерыва на кофе. Объединение диссидентов в авторитетную оппозицию режимам Восточной Европы, на что, вероятно, рассчитывали организаторы, быстро становилось иллюзией. На следующий день «круглый стол» уже не собирался. В перерывах я поговорил с Виктором Некрасовым, с которым познакомился в Киеве в 1967 году во время симпозиума в Институте геронтологии. Я жил тогда неделю в гостинице «Днепр», недалеко от элитного дома на Крещатике, где жил Некрасов. Он был одним из авторов «Нового мира», и его телефон в Киеве сообщил мне В. Я. Лакшин. В. Некрасов, повесть которого «В окопах Сталинграда», опубликованная в 1946 году, получила всемирную славу и переводилась на множество языков, уехал в 1974 году во Францию на три месяца по приглашению, но, не вернувшись к 1977 году, все еще не потерял советского гражданства. Он был слишком популярен на родине, особенно в Киеве. В 1976 году я встречался с ним в Париже, где семья его снимала маленькую квартиру в плохом и шумном квартале. Ему тогда было 65 лет, и выглядел он нездоровым. В 1977 году в № 12 и 13 «Континента» закончилась публикация начатых еще в 1976 году довольно подробных заметок Некрасова «Взгляд в нечто» о собственной эмигрантской жизни и о прогулках по Парижу. Но ностальгия по Киеву и даже по Москве и «Новому миру» была очень заметной. Не зная французского, Некрасов оставался во Франции туристом. В заметках он не скрывал, что семья его сильно нуждалась. За работу заместителя редактора «Континента» Виктор Платонович получал 3000 франков в месяц (около 500 долларов), слишком мало для Парижа и недостаточно для поездок в другие страны. Трудности возникали и в отношениях с Владимиром Максимовым.

Я провел в Венеции еще два дня, встречаясь с Витторио Страдой, Пьером Остеллино и Джузеппе Боффой, которые помогали Рою в издании книг в Италии. П. Остеллино лишь недавно опубликовал свои интервью и диалоги с Роем в виде небольшой книги на итальянском (Intervista sul dissenso in URSS. Laterza & Figli, Roma – Bari, 1977).

«Круглый стол» в Венеции и встреча с Некрасовым заставили меня задуматься, почему именно писатели оказались в эмиграции в наиболее трудном положении. Они явно не понимали, что положение писателей в СССР, как и в старой России, было иным, чем в западных странах. Литература в СССР, как и вся печатная продукция, щедро субсидировалась государством. Любой литературный журнал и любое издательство существовали за счет государственного бюджета. Чем большим оказывался тираж, тем выше была и бюджетная субсидия. Любые книги, прошедшие цензуру, печатало государство, и они стоили очень дешево, были доступны всем. Не только газеты и журналы, но и романы считались пропагандой. Дешевизна книг распространялась и на зарубежную классику и переводную научную литературу. Авторские гонорары тоже начислялись из бюджета, а не из коммерческой прибыли. В западных странах писатель, как и рабочий, создавал прежде всего прибавочную стоимость для частного издателя. Книги были потребительским товаром и стоили дорого, в десять или двадцать раз дороже их советских аналогов. Это был товар для среднего класса. Научные издания субсидировались университетами и шли в основном в библиотеки. Тиражи книг определялись спросом, гонорар зависел от тиражей. Читательского спроса на советскую тематику ни в Англии, ни в США не было. Многих сюжетов и ситуаций читатели просто не понимали. Перевод почти никогда не имел литературных качеств оригинала. Жанр триллеров, ставший главным в борьбе авторов за книжный рынок, не был освоен советскими писателями, продолжавшими традиции прошлого века. Советская литература, в отличие от советской музыки, балета или спорта, не стала международным явлением.

Биеннале 1977 года признали неудачей. Звезд и знаменитостей для привлечения туристов не было. Фильмы и живопись оказались средними. Шедевров не появилось. Без государственной поддержки национальных делегаций участники не получили и щедрого приема от местных властей. Главная цель традиционного фестиваля на самом деле состояла не в том, чтобы поддержать диссидентов и оппозицию, а в том, чтобы привлечь в Венецию туристов в несезон, когда они не едут туда по собственной инициативе ради красот и музеев самого города. Гостиницы не заполнились, рестораны пустовали, гондолы и пассажирские катера стояли у причалов. Причины провала, наверное, горячо обсуждались городскими властями. Карло Рипа ди Меана вскоре подал в отставку с поста президента-организатора. Социалистическая партия Италии, членом которой он состоял, направила его