Дубль два - Олег Дмитриев

тоннам железа гораздо проще добраться до заправки своим ходом, чем моим. Схватив банку, я быстро захлопнул вторую створку, закрепил шпингалет и навесил на калитку замок. В этот раз она закрылась гораздо быстрее.

Бак залил полный. Семьдесят литров девяносто пятого обещали мне семьсот километров до следующей заправки. До Брянской области, того места, которое было мне нужно, навигатор показывал всего четыреста пятьдесят. Надо бы ещё еды какой-нибудь на дорогу взять, и воды. А денег после покупки аккумулятора оставалось совсем немного.

Про банку я вспомнил, только отъехав от колонок с пистолетами, встав за остановкой Поддубки, носом к городу. В планах было заехать на кладбище, попрощаться, выехать с объездной на шоссе — и вперёд, до МКАДа. Но взгляд в жестянку и бумажный свёрток внёс коррективы в изначально стройный план и маршрут. Потому что с семи монеток диаметром около дюйма, на меня внимательно смотрел профиль Императора и самодержца всероссийского Николая Второго.

Вот тебе и привет от папы… У нас в семье была байка о том, что какой-то дальний родственник, давно покойный, решил собрать на свадьбу дочки всю родню. Народу приехало — уйма, селились у соседей и знакомых, заняли всю улицу. А на третий день гулянки тот решил позвать самых стойких на рыбалку. Желающих набралось — полный ПАЗик. В омутах и заводях Клязьмы между Ковровым и Владимиром, в озёрах, что имели странную форму подковы, будто по округе ходил великанский конь Святогора-богатыря, рыбы всегда было больше, чем рыбаков. Вот там-то полупьяная гоп-компания свадебных гостей и выдернула на берег бредень, зацепивший глиняную корчагу размером с ведро, облепленную водорослями и перловицами. Набитую царскими червонцами. Маленький я тогда был уверен, что это — красные бумажки с профилем дедушки Ленина. Родственник раздал всем поровну, посчитав, что это — очень хорошая примета, и молодых должна была ждать долгая, счастливая и богатая жизнь. А ещё я помнил, как в тревожные и небогатые годы, сидя за кухонным столом, желтоватую столешницу которого пересекала по центру широкая светло-голубая полоса, родители вполголоса рассчитывали, на сколько хватит оставшихся сахара, соли, крупы и макарон. А отец, задумчиво потирая шею, говорил: «хоть к дяде Жене на Клязьму езжай». Обычно через день-другой после этого дома появлялись тушёнка, мука́ и даже колбаса.

Семь монеток. На каждой — голова Николая Второго, смотревшего куда-то влево. На обратной стороне — двуглавый орёл со скипетром и державой над надписью: «10 рублей 1910 г.». Каждому жёлтому кругляшку — больше века. Батя, вроде бы, говорил, что их было десять. Выходит, три мы проели всей семьёй в девяностые.

Форда оставил на парковке торговой площади, между городским рынком и Посадом. Пройдя мимо рыночных ворот, свернул направо, вдоль вала, что высился по левую руку. Народ сновал по Советской площади, от Загорской и Профессиональной улиц тянулись ручейки горожан — четверг, базарный день. Где-то, говорят, по пятницам или субботам принято на рынки ходить, но у нас всегда ходили по четвергам. Вспомнилось, как родители покупали мне квас из жёлтой бочки, молочный коржик или песочное кольцо — большое, круглое, посыпанное рубленым арахисом, которое приходилось держать двумя руками, потому что угадать, как именно оно расколется, когда укусишь, было совершенно невозможно.

Несколько раз ловил себя на мысли — как же выживают эти странные лавчонки? Темноватые углы, где стояли крохотные верстачки, на которых были закреплены тиски и гудели точильными камнями небольшие станочки. На стене висели напильники всех видов и форм, а рядом — заготовки для ключей, стальные или латунные. Много ли народу теряет за жизнь ключи? Сколько их надо сделать, чтобы отбить аренду и заработать на еду? Почему-то эти мысли посещали только тогда, когда проходил мимо подобных уголков, где спокойно сидели мужички пенсионного возраста и чаще всего что-то читали или слушали радио. Мыслей хватало шагов на пять-шесть, и они странным образом покидали голову бесследно. До следующего раза. Теперь же, от Дуба и дяди Мити, я точно знал, чем отличаются такие «пункты оказания бытовых услуг населению». И что ключ на вывеске должен быть обязательно или чёрным, или серебристым, но точно не жёлтым, золотым или латунным. В лавках с «золотыми» ключиками предложат оставить номер телефона или заполнить квитанцию, где непременно должен быть указан номер квартиры. Которую через некоторое время в лучшем случае затопят соседи, или обнесут жулики. А в незаметном месте, над плинтусом, за батареей или под потолком появится небольшое пятнышко чёрной плесени, которую не возьмёт никакая хлорка. В квартире станут чаще болеть дети, старики и животные. А вскоре кто-то умрёт.

Под вывеской с серебристым ключиком сидел плечистый здоровяк с короткой седой бородой, в очках с толстыми стёклами. Глаза, выглядевшие за ними непропорционально большими и чуть удивлёнными, смотрели на меня.

— Поздорову, мил человек, — склонил я голову, повторяя то, чему учил Алексеич, — по пути от синя камня к белому притомился я. Поможешь ли?

— Здрав будь, Странник, — басовито ответил непростой слесарь, откладывая свою книгу. — чем смогу — помогу. В чём беда твоя?

Это была именно та фраза, слово в слово, которую мне следовало услышать от него.

— Нужно поменять старые деньги на новые, только времени мало у меня — впереди дорога дальняя, а в конце неё ждут давно, — слова будто сами возникали на губах.

Я протянул под разделявшим нас стеклом ладонь, на которой лежали три монеты. Седой подставил руки ковшиком, осторожно подхватил их, соскользнувших вниз. Осмотрел внимательно, неторопливо. Поднял очки на лоб, зажал глазом что-то вроде монокуляра, как у часовщиков или ювелиров, и изучил золотые десятки ещё и сквозь него.

— Прямо сейчас невыгодно будет. Полтора часа дашь мне? Получше получится, верно тебе говорю, Ярослав, — мастер отложил своё приспособление и опустил обратно очки, глядя на меня. Услышав собственное имя от человека, которого видел впервые, я замер, вскинув брови.

— Три монеты этого же номинала, этого же года и серии той же батюшка твой приносил, Павел Петрович, светлая ему память. Давно это было. Похожи вы. А нам глаз надо намётанный иметь, примечать всё — работа такая, — он улыбнулся, но как-то светло, бесхитростно, по-доброму.

— Спасибо, мастер. Я подожду, как скажешь, — кивнул я.

— Добро. К половине первого подходи, — он поднялся, одновременно выключая яркую настольную лампу и переворачивая табличку на стекле. Вместо «Добро пожаловать» на ней теперь значилось: «Скоро буду, звоните» и номер мобильного телефона.