Том 2. Кошачье кладбище - Стивен Кинг

Луис вновь попытался закричать. Не вышло.

— Я пришел как друг, — продолжал Паскоу.

Впрочем, не ослышался ли Луис? Впрямь ли парень сказал «какдруг»? Ведь говорил он будто на чужом языке, и Луис понимал его чудом, стольнередким во снах. И слово «друг» могло оказаться лишь домыслом измученноговоображения, а Паскоу сказал нечто похожее, но другое.

— Доктор, близок твой конец и конец тех, кого ты любишь. —Паскоу стоял совсем рядом, Луис чуял запах смерти, исходивший от него.

Паскоу протянул к нему руку…

А кости клацают, скрипят, стучат, — от этого можно сойти сума.

Луис отшатнулся от протянутой руки, падая, схватился закакой-то кол, повалил наземь.

Паскоу нагнулся, лицо его, казалось, заполонило все небо.

— Запомни, доктор!

Луис открыл рот, пытаясь закричать, но перед глазами всезакрутилось… Даже теряя сознание, он слышал хруст и клацанье в грудешевелящихся костей на залитом лунным светом ночном кладбище.

Нормальный человек засыпает за семь минут, а просыпается,если верить учебнику физиологии, за пятнадцать-двадцать. Сон — как озеро, кудалегче нырнуть, чем вынырнуть. Просыпается человек постепенно, переходя отглубокого сна к легкому или, как его еще называют, «быстрому». Спящий всостоянии слышать, даже отвечать на вопросы, не сознавая этого. А проснувшись,забывает, а если и помнит кое-что, так приписывает сновидению.

…Стук и клацанье преследовали Луиса, становясь все громче, кним добавилось лязганье, будто били железным по железу. Удар! Кто-то вскрикнул.Опять лязгнуло… Что-то покатилось? Да, конечно, с готовностью подхватил этумысль выныривающий из сна мозг. Пусть катятся к черту все эти кости!

До него донесся голос дочки:

— Держи, Гейдж! Лови скорее!

За этим — довольное гуканье малыша. Луис открыл глаза иувидел потолок спальни.

Он лежал не шевелясь, упиваясь тем, что видел и слышалвокруг, — благослов??нной явью. Все кончилось, он дома!

Значит, приснилось! Пусть страшное и правдоподобное — ноприснилось. И теперь захоронено далеко в подсознании.

Опять что-то лязгнуло. Так это же наверху дети катаютмашинки Гейджа.

— Лови, Гейдж!

— Лови! — выкрикнул малыш легкое слово. — Лови, лови, лови!

Вот затопали маленькие босые ножки. Послышался смех.

Луис повернул голову — неубранная кровать Рейчел пустовала.Солнце уже высоко. Взглянул на часы — почти восемь! Рейчел не разбудила егововремя. Может, нарочно?

Раньше он бы рассердился, но сегодня… Глубоко с наслаждениемвздохнул. До чего ж хорошо лежать дома в постели, глядеть на солнечный квадратна полу, каждой клеточкой своего существа смакуя явь. В лучах солнца кружилисьпылинки.

Рейчел крикнула снизу:

— Элли, бегом завтракать, сейчас автобус придет!

— Иду! — И быстро-быстро затопали ножонки по полу. — Держимашинку, Гейдж! Мне в школу пора!

Гейдж возмущенно заорал. Всех слов не разобрать (да Гейджуих и не выговорить), очевидно одно: Элли должна остаться и поиграть с ним еще.А ее образование отложится на денек.

Снова заговорила Рейчел:

— Эл, будешь спускаться, загляни к папе, растолкай соню.

Элли вбежала в спальню. Красное платьице, волосы собраны вхвостик.

— А я и не сплю, доченька. Беги-ка скорее вниз, а тоопоздаешь.

— Хорошо, папа. — Чмокнула в щетинистую щеку и унеслась.

Сон отпустил, уходил из памяти. И слава Богу!

— Гейдж! — позвал Луис. — Поди-ка, поцелуй папу!

Но Гейдж и ухом не повел. Он нетвердо шагал следом засестрой и кричал что было мочи:

— Лови! Лови! Лови!

Вот он промелькнул мимо двери в спальню, маленький крепыш водних лишь ползунках.

Зато внизу откликнулась Рейчел:

— Проснулся, Луис?

— Проснулся! — И сел в кровати.

— Я же сказала, что он уже не спит! — на ходу бросила Элли.— Я ушла! До свидания!

Хлопнула входная дверь, и Гейдж снова возмущенно завопил.

— Тебе одно яйцо или два? — крикнула Рейчел.

Луис откинул простыню с одеялом, опустил ноги на кусачийковрик, хотел было крикнуть, что яиц не надо, хватит овсянки, но слова застрялив горле.

Ноги у него были в грязи, к ступням прилипла хвоя.

Сердце заметалось в груди, точно сошедший с ума заводнойчертик, вдруг забывший, как ему выскакивать из коробки. Вытаращив глаза, нечувствуя, что крепко прикусил язык, он, приподняв одеяло, взглянул на пол — тамтоже полно хвои. А на простынях остались грязные пятна.

— Ну, так как, Луис? — снова крикнула снизу Рейчел.

Даже к коленям прилипли редкие еловые иголки. Резкоповернувшись, он взглянул на правое плечо. Через весь бицепс тянулась свежаяцарапина. Точно, ведь он задел острую ветку… во сне.

НЕ УДЕРЖУСЬ — ЗАКРИЧУ!

И немудрено. В груди холодной пулей засел страх. Все поплылоперед глазами. Нет, явь — это не солнце за окном, не крики детей; явь — этохвоя, грязь, свежая царапина на плече.

ЗАКРИЧУ, СВИХНУСЬ СОВСЕМ, ТОГДА И БОЯТЬСЯ НЕЧЕГО!

— Луис! — Рейчел уже поднималась по лестнице. — Ты что,опять заснул, что ли?

В эти две или три секунды ум его заработал четко, как и в тестрашные минуты, когда в лазарет принесли умирающего Паскоу. Тогда Луис сумелвзять себя в руки, победил отвращение и панику. Сейчас главное — чтобы жена незастала его в таком виде: грязные ноги, налипшая хвоя, испачканная простыня.

— Да не сплю я! — бодро отозвался он. Только сейчаспочувствовал он привкус крови — так сильно прикусил язык. Мысль напряженноработала, но откуда-то изнутри поднялся вдруг вопрос, совсем не связанный ссиюминутной необходимостью: а может, он всю жизнь прожил в двух шагах от мираабсурдных, безумных видений? А может, они всегда и везде рядом? И не только унего, но у всех?

— Так, два яйца или одно? — Жена остановилась на серединелестницы. Слава Богу!