Дорожи тем, что ценишь. Депеши о выживании и стойкости - Джон Берджер

Потребитель – это по сути тот, кто чувствует или кого заставляют чувствовать себя потерянным до тех пор, пока он или она не потребляет. Названия марок и логотипы превратились в топонимы пространства Нигде.

В прошлом те, кто защищал свою родину от завоевателей, использовали известную тактику замены указателей, таким образом, что, скажем, табличка с надписью «САРАГОСА» указывала направление на «БУРГОС». Сегодня знаки меняют не столько защитники, сколько иностранные захватчики, чтобы сбить местное население с толку, запутать их в вопросах того, кто кем управляет, природы счастья, масштабах бедствия или того, где следует искать вечность. И вся эта путаница ставит целью убедить людей в том, что их главное спасение – это быть клиентом.

Между тем клиенты определяются тем, где они платят, а не тем, где живут и умирают.

5

Обширные области, которые некогда были сельской местностью, превращаются в зоны. Особенности этого процесса разнятся в зависимости от континента – Африка, Центральная Америка или Юго-Восточная Азия. Однако изначально такое расчленение всегда приходит извне, оно осуществляется в интересах корпораций, стремящихся ко всё большему накоплению, что означает захват природных ресурсов (рыбы на озере Виктория, древесины в лесах Амазонки, бензина – там, где его только можно обнаружить, урана в Габоне и т. д.), независимо от того, кому принадлежит эта земля и вода. Последующая эксплуатация ресурсов вскоре начинает требовать строительства аэропортов, военных и военизированных баз для защиты незаконной добычи и взаимодействия с местными мафиози. Потом начинаются племенные войны, голод и геноцид.

Люди в таких зонах теряют всякое ощущение дома: дети становятся сиротами (даже если фактически это не так), женщины – рабынями, мужчины – головорезами. И на восстановление привычной жизни понадобятся целые поколения. Каждый год такого корпоративного накопления увеличивает зону Нигде во времени и пространстве.

6

Между тем – и политическое сопротивление часто начинается именно между тем – самое главное, что нужно понять и запомнить: те, кто, получают выгоду из нынешнего хаоса, постоянно прибегают к дезинформации и путанице с помощью своих внедренных вещателей в СМИ. Однако их заявления никого никуда не ведут.

Но в то же время информационные технологии, разработанные крупными корпорациями и их армиями для того, чтобы осуществлять высокоскоростное управление своим Нигде, используются и другими как средство коммуникации в пространстве Везде, образовать которое они стремятся.

Карибский писатель Эдуард Глиссан прекрасно это выразил: «Сопротивление глобализации состоит не в том, чтобы отрицать глобальность, а в том, чтобы представить себе, какова конечная сумма всех ее возможных особенностей, и смириться с идеей, что, пока отсутствует хоть одна черточка, глобальность не будет такой, какая нужна нам».

Мы устанавливаем собственные ориентиры, даем названия местам, находим поэзию. Да, поэзию необходимо отыскать даже в это время «между тем». Гарет Эванс:

как полуденный кирпич хранит

      румяное тепло пути,

как роза распускается, даруя нам покой,

      приятный вздох,

она цветет, как ветер,

как тонкие березы поют истории о ветре,

      не теряя времени

на пути грузовиков,

как листья изгороди сберегают свет,

который день уже отдал,

как ямочка ее запястья бьется,

      будто грудка воробья,

            в порыве ветра,

как хор земли находит свои очи в небе

и обращает их друг к другу

      в изобильной темноте,

дорожи тем, что ценишь.

7

Их Нигде порождает странное – небывалое прежде – понимание времени. Цифровое время. Оно непрерывно продолжается днем и ночью, на протяжении всех времен года, в момент рождения и смерти. Оно столь же равнодушно, как и деньги. Но, несмотря на свою непрерывность, оно совершенно дискретно. Это время настоящего, оторванное от прошлого и будущего. Внутри него весь вес приходится на текущий момент, прошлое и будущее не имеют значения. Время более не колоннада, но единственная колонна из единиц и нулей. Это вертикальное время, ничем не окруженное – ничем, кроме отсутствия.

Прочтите пару страниц стихов Эмили Дикинсон, а затем посмотрите фильм Догвилль фон Триера. В поэзии Дикинсон вечность ощущается в каждой паузе, фильм же, напротив, безжалостно показывает, что происходит, когда из повседневной жизни стирается всякий след вечности. А происходит то, что все слова и язык оказываются бессмысленными.

В рамках дискретного настоящего, в цифровом времени, невозможно найти или расставить никаких координат.

8

Давайте возьмем ориентиры из другого представления о времени. Согласно Спинозе, вечность – это сейчас. Вечность не то, что ждет нас, а то, с чем мы сталкиваемся в те короткие моменты вне времени, когда всё совпадает со всем, и всё равно всему.

В своей необычайно актуальной книге Надежда в темноте Ребекка Солнит цитирует поэтессу Джоконду Белли, примкнувшую к движению сандинистов, которая так описывает момент свержения диктатуры Сомосы в Никарагуа: «Два дня нам казалось, что на нас лежали чары какого-то магического древнего заклинания, которое возвратило нас к книге Бытия, к тому самому месту сотворения мира». Тот факт, что впоследствии США и их наемники уничтожили сандинистов, никоим образом не уменьшает значения того момента, существовавшего сразу в прошлом, настоящем и будущем.

9

В километре от того места, где я пишу, есть поле, на котором пасутся четыре осла – две ослицы и два осленка. Все они совсем некрупной породы. Когда ослицы поднимают свои уши с черной каймой, те достают мне до подбородка. Ослята, которым всего несколько недель, размером с крупного терьера, с той только разницей, что их головы почти равняются по ширине их бокам.

Я перелезаю через изгородь и сажусь на поле, прислонившись спиной к яблоне. Животные протоптали по полю собственные дорожки, и некоторые из них проходят под низко опустившимися ветвями, где мне пришлось бы согнуться вдвое. Они смотрят на меня. На поле есть два участка совсем без травы, только красноватая земля, и именно к одному из этих круглых пятен они приходят по многу раз в день покататься на спине. Сначала ослицы, затем ослята. У ослят уже есть черная полоса на плечах.

Теперь они идут в мою сторону. Я чувствую запах животных, смешанный с запахом отрубей – более тонкий, чем лошадиный. Ослицы касаются моей макушки нижней частью своих морд. Их морды белые. Вокруг глаз ползают мухи, гораздо более возбужденные, чем вопросительные взгляды ослиц.

Когда животные становятся в тень на краю леса, мухи разлетаются, и они могут стоять там почти неподвижно по полчаса. В полуденной тени время замедляется. Когда один из ослят сосет молоко (ослиное молоко ближе всего к