Тайный искуситель - Тина Сент-Джон

У нее было практически отличное настроение, когда она возвращалась обратно через сердце дворца. Ей претила сама мысль провести прекрасный день в помещении, поэтому вместо того, чтобы вернуться в свою комнату, она направилась по длинному коридору гарема в поисках ската крыши, того солнечного оазиса, который она обнаружила прошлым утром во время осмотра дворца.

Как и в прошлый раз, Захира взобралась по балкону жены султана и оказалась под восхитительными полуденными лучами. Она лежала на спине с закрытыми глазами, ее кожа впитывала солнечное тепло, она наслаждалась простыми удовольствиями окружающей среды. Но если раньше в этом ритуале она находила внутреннюю молитву и ясность мыслей, сегодня ее разум был взбудоражен.

Несмотря на все свои старания, Захира не могла не думать о нем, и он тут же появлялся: эта ленивая дьявольская усмешка, эти глаза цвета неистовой смеси морской пены и стали, сильная, но нежная рука, тепло которой она до сих пор ощущала.

Себастьян.

Она тихо прошептала иностранное имя, пробуя его на вкус, как ребенок, который смакует странное новое лакомство. Себастьян. Как легко это имя срывалось с ее губ.

Это должно было шокировать ее, это чувство, внезапно ею испытанное, — вся эта странная и нежеланная нежность к мужчине, которого она должна была презирать. Она сказала себе, что это просто трепет от встречи с родственной душой, несмотря на все их различия. Кто-то с таким же духом соперничества и любовью к победе, как и она. Но было что-то большее, чем это чувство. Что-то, что говорило с ней тихим глубоким голосом, будоража смешение чувств, стремлений и желаний из самых глубин ее души.

Захиру никогда не касался мужчина; Рашид ад-Дин Синан убил бы любого, кто только посмел бы заинтересованно взглянуть на дочь, из которой он изо всех сил старался вырастить свое безжалостное подобие. Она должна была хранить чистоту тела и помыслов, приученная добиваться всего, что бы ни приказал ей отец, — урок, который она легко усвоила, когда поняла, что будет наказана за самую простую ошибку.

Тьма.

Даже сейчас, под лучами полуденного солнца, она могла чувствовать холод того темного места, терзающего ее. Это происходило, когда ее кошмары появились впервые, в ужасающе бесконечном вакууме изоляции. Это едва не свело ее с ума, эти темные, пустые часы, которые она вынуждена была проводить в тренировках, когда единственным звуком вокруг было ее собственное дыхание… и крики, если она решалась заснуть.

Аллах, крики.

Леденящие кровь, пугающие, горестные крики. Ей не были знакомы голоса чужаков, она не знала, что они говорят, но ужас, который испытывала Захира, был настолько реален, что, возможно, это кричала она сама. Она чувствовала боль, как свою собственную; она познала горе, потрясение, внезапное чувство утраты. Сейчас, как и тогда, она слышала имя, возникшее из глубин ее памяти, летящее к ней, как изодранная лента, пойманная сильным порывом ветра…

Нет.

Захира поспешила выбросить из головы тревожную мысль, пока та не успела пустить корни. Она села, чтобы прогнать озноб, проникший до самых костей, и глядела в небеса, чтобы глаза наполнились обжигающим теплом яркого солнечного света. Спасительного, прекрасного дневного света. Здесь нечего бояться.

И все же ее била дрожь.

Она не знала, сколько времени провела на скате крыши, но уединение, которое она нашла там, больше не приносило удовольствия, ей внезапно захотелось окунуться в суматоху и шум, царившие внутри дворца. Она закрепила вуаль и привела в порядок рукава туники и шальвары, затем вернулась в комнату жены султана, чтобы оттуда вернуться в свою.

К ее облегчению, за пределами пустующего крыла гарема кипела жизнь. Слуги шли по своим делам; солдаты тренировались во дворе. Даже кудахтанье прачек, подначивающих мужчин неприличными шутками и намеками, казалось добродушным развлечением по сравнению с призраками памяти, которые преследовали Захиру на крыше.

Она поймала себя на том, что тайком высматривает Себастьяна среди других людей, прислушивается к его глубокому смеху, надеется увидеть его шагающим по одному из множества коридоров, пока она идет в свою комнату. Но капитана нигде не было видно, вероятно, он все еще вместе со своими людьми находился где-то за пределами дворца.

Захира пыталась отрицать, что его отсутствие вызвало у нее небольшую боль разочарования, старалась отмахнуться от проблеска надежды, возникшей в ней в ожидании, что найдет его в его комнате, когда будет проходить к своей. Она замедлила шаг, приближаясь к его покоям, но его не было и там. Дверь в его комнату была плотно закрыта; по ту сторону двери царила тишина.

Однако дверь в комнату Захиры была приоткрыта. Она осторожно приблизилась — с любопытством и сильным недоверием к тому, что там найдет. Кто-то побывал здесь с тех пор, как она покинула комнату этим утром. Несомненно, Абдул, решила она, моментально расслабившись, как только быстро осмотрелась вокруг.

Ажурная решетка, закрывавшая ее окно, была распахнута, чтобы впустить ароматный ветер из сада. На столике неподалеку стояла ваза со свежими цветами, яркие цвета и сладкий аромат так и манили насладиться ими. Но улыбку на губах Захиры вызвал маленький сверток на кровати, именно к нему она летела, как на крыльях.

Что еще Себастьян мог преподнести ей? — гадала она, взволнованная, когда развязала тесемки и разорвала бумажную обертку, чтобы увидеть содержимое. Вся радость, которую она испытывала, испарилась, как только она открыла сверток — потому что подарок оказался вовсе не подарком.

Это было плоское желтое пирожное, которое никто бы не осмелился попробовать, поскольку оно могло быть только из одного места: Масиаф. Сувенир обычно предназначался жертвам фидаи, этот был передан для нее в качестве послания — или предупреждения. Придя в себя от одного только его вида, Захира тихо прикрыла дверь своей комнаты, после чего сбросила бумажную обертку с кровати и раскрошила в руках рассыпчатое пирожное. Внутри был спрятан небольшой квадрат папируса, служивший оберткой, он скрывал записку на арабском. Она была от Халима.

У меня есть информация. Встреть меня завтра в мечети. Пятничная молитва. Не опаздывай.

Захира собрала покрытое крошками льняное полотно и отнесла к окну, чтобы вытряхнуть. Садовые птицы и голуби съедят крошки пирожного в считаные минуты; послание от Халима нужно уничтожать более осторожным способом. Она поднесла его к масляной лампе, горевшей в нише в стене, и держала записку над тонким пламенем. Бумага задымилась и загорелась, но, когда раздался тяжелый стук в дверь, записка все еще горела.

— Захира, вы там?

Себастьян. Она в панике повернула голову на звук его голоса. О Аллах, что же ей делать? Она уронила на пол тлеющие остатки записки Халима и растоптала их сандалией так тихо, как только могла. Она подумывала сделать вид, что ее нет в комнате, но не была уверена, что капитан не откроет дверь, чтобы убедиться в этом самостоятельно.

— Минуту, пожалуйста, — попросила она с другой стороны комнаты, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно, когда она поднимала края толстого персидского ковра и сметала под него пепел, в который превратилась записка Халима.