Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

играли в шахматы. Эти встречи изображены на нескольких картинах советских художников, репродукции которых я помнил по почтовым открыткам. На Капри жили в разное время Иван Тургенев, Петр Чайковский, Иван Бунин, Федор Шаляпин и другие русские знаменитости.

Из Сорренто до Капри по Неаполитанскому заливу ходил рейсовый катер. В порту нас ждал сюрприз – сделанный в СССР первый в мире быстроходный катер-теплоход на подводных крыльях «Ракета». Он двигался, возвышаясь над водой, со скоростью 60–70 километров в час и доставил нас на Капри минут за сорок. Остров оказался небольшим и ничем особенно не примечательным. Все гостиницы дорогие, рестораны тоже, за вход на искусственные деревянные платформы, заменявшие естественные пляжи, и отдельно за каждый лежак надо было платить. Да и море вдоль берега оказалось грязным. Морские купания явно не были курортной специализацией Капри. По дороге к морю через небольшой парк мы проходили мимо бюста В. И. Ленина. На гостиницах и домах мемориальные доски извещали о живших здесь знаменитостях. Вилла, в которой жил в начале века Горький, находилась на скалистом берегу с красивым видом на залив и Везувий. Владелец ближайшего ресторана, в котором мы решили отметить наш совместный день рождения (мы с Ритой родились в один день, но с разницей в год), узнав, что мы русские, рассказал, что его отец служил поваром у Горького, славившегося своим гостеприимством. Дружившего с Горьким Федора Шаляпина приглашали петь многие рестораны Капри. У них в ресторане среди коллекции подарков знаменитостей имелась старинная граммофонная пластинка с записью Шаляпина «Есть на Волге утес». Но граммофона, чтобы послушать эту реликвию, давно не было. Я, видно под влиянием местного вина, спел для него первый куплет.

Мой отец очень любил эту величавую песню-балладу и пел ее красивым баритоном по просьбе гостей на семейных праздниках в Ленинграде. С тех пор, с детства, я ее помнил и иногда напевал про себя, вспоминая с большой горечью и отца. «Мама мия!» – воскликнул итальянец. Счет за ужин нам не принесли. «Грацие, синьор… Комплименто!..» – прощался владелец ресторана. Эти итальянские слова мы уже понимали.

Посетив Голубой грот, основную местную достопримечательность, мы вернулись в Сорренто и оттуда отправились в Неаполь. Итальянская сборная в тот день, 16 ноября, выиграла где-то футбольный матч. Это событие отмечалось непрерывными гудками автомобилей по всему городу почти до утра. Осматривать достопримечательности тоже оказалось не слишком приятно – уже много дней в романтическом городе бастовали мусорщики.

Все наши разочарования компенсировались двухдневным неторопливым осмотром Помпеи. Античный социализм, город без церквей, соборов, мечетей и синагог, в котором свежевыпеченный хлеб и горячую пищу разносили из пекарен и общественных кухонь по домам.

В Риме у меня была запланирована встреча в левом издательстве «Риюнити» («Editori Riuniti»), которое как раз в то время выпускало небольшую книгу Роя об Октябрьской революции «La Rivoluzione D’Ottobre Era Ineluttabile?» («Свершение Октябрьской революции было неизбежно?»). На русском языке это был очерк, а не книга. Рой прислал его мне для включения в следующий выпуск альманаха «Двадцатый век». Дополнив очерк еще одной статьей Роя и рядом комментариев, итальянское издательство превратило его в небольшую книгу с бумажной обложкой. В 1977 году отмечалось шестидесятилетие Октябрьской революции, и этот юбилей создавал читательский спрос, наиболее заметный, судя по заказам, в Италии и во Франции.

Владимир Яковлевич Лакшин поднимает перчатку

Когда мы вернулись в Лондон, интерес прессы к Уральской ядерной катастрофе уже угас. Можно было возобновить спокойную работу в институте. В 1977 году мне предстояло участие в двух симпозиумах по проблемам старения, первый – в Голландии, второй – в ФРГ, а также планировалась новая поездка в США на ежегодную конференцию Американского геронтологического общества в Сан-Франциско. Для научных обсуждений хотелось подготовить новые экспериментальные данные. Кроме сравнительного изучения хроматиновых белков в органах молодых и старых мышей, мы включили в анализы и локальные раковые опухоли печени (гепатомы), которые обнаруживаются в популяциях старых животных.

Вечерами и в выходные дни я начал подготовку к изданию второго номера альманаха «Двадцатый век», который по содержанию оказывался интереснее первого. В него входила большая, ярко написанная статья А. Красикова (псевдоним Михаила Байтальского) «Товар номер один» – история водки на Руси и в СССР, отрывки из книги лагерных воспоминаний Александра Лебеденко «Будни без выходных» (из портфеля неопубликованных произведений, поступивших в «Новый мир» и переданных Рою Твардовским в 1970 году) и большой очерк В. Я. Лакшина «Солженицын, Твардовский и “Новый мир”». Именно этот очерк, как были уверены Рой и я, мог вызвать наибольший интерес как у советских, так и у западных читателей не только потому, что был прекрасно и эмоционально написан, но и благодаря высокой репутации автора, которого иногда, и не без оснований, называли советским Добролюбовым. Лакшин, кроме того, был заместителем главного редактора «Нового мира» и близко общался с Твардовским и Солженицыным. Своими очерками о первых произведениях Солженицына, печатавшихся в «Новом мире», он поднял планку славы писателя с уровня одного из лучших советских до одного из лучших в русской литературе. После разгона редакции в 1970 году Лакшин, оказавшись без работы, согласился занять должность в редакции журнала «Иностранная литература», которую все его друзья рассматривали как временную.

Я познакомился с Лакшиным в 1962 году, и мы быстро стали друзьями. Владимир Яковлевич, помимо множества профессиональных достоинств и талантов, которые ценились в литературном мире и читателями, обладал редким благородством и обаянием. К тому же он был человеком долга и чести.

Когда в 1975 году в Москве начала циркулировать книга Солженицына «Бодался теленок с дубом», рисовавшая, как я уже писал (см. главу 29), искаженные портреты Твардовского и большинства членов редколлегии «Нового мира», попытки дать какой-то ответ через западную прессу сделали дочь Александра Трифоновича Валентина и Рой. Со стороны членов бывшей редколлегии или писателей, вошедших в литературу именно благодаря Твардовскому, никаких попыток полемизировать с Солженицыным не было. В середине декабря 1975 года я получил от Роя письмо, пришедшее диппочтой из Хельсинки:

«О “Теленке” я больше писать ничего не буду. Тут все же лучше всех и наиболее убедительно мог бы написать обо всем, что касается отношений Солженицына, Твардовского и “Нового мира” и всего этого комплекса, лишь один человек – В. Я. Лакшин. Он и лично задет сильно… Я думаю, что он уже начал что-то писать и у него получится хорошо, не может получиться плохо. Но перед ним стоит сложная психологическая и моральная проблема. Писать и печатать свой очерк или книгу через Агентство Печати Новости – это