Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

Soviet Race for the Bomb»). О лагерях заключенных в Горьковской области, строивших атомград, Рою рассказывал А. Д. Сахаров.

Выделение плутония из выгоревших урановых реакторных стержней сопровождается накоплением больших объемов жидких радиоактивных отходов, так как отработанные урановые сборки необходимо сначала растворить в концентрированной азотной кислоте. Дальнейшие химические процедуры проводят с нитратными растворами. Для хранения концентрированных радиоактивных отходов была создана система охлаждаемых водой подземных стальных емкостей, расположенных в бетонных бункерах. Технологию хранения жидких радиоактивных отходов в СССР разрабатывали самостоятельно, а не копировали с американской. Осенью 1957 года в этом хранилище радиоактивных отходов произошел мощный взрыв, причины которого не были известны. Несколько миллионов кюри радиоактивных изотопов, в основном долгоживущих – стронция и цезия, были подняты взрывной волной на большую высоту и разнесены в северо-восточном направлении на сотни километров. Примерно с 20 тысяч квадратных километров сельскохозяйственной территории за Уралом пришлось эвакуировать население.

Я впервые узнал об этой катастрофе (ее называли аварией) от моего шефа, профессора В. М. Клечковского, которого как агрохимика и специалиста по радиоизотопам послали в зону аварии в 1958 году для организации секретной опытной станции и дозиметрических обследований территории. Мой студенческий друг Евгений Федоров, с которым мы начали в 1954 году совместную работу с радиоактивным фосфором (см. главу 2), уехал в 1959 году в зону аварии на постоянную работу. Очень вредные условия труда компенсировались здесь тройным окладом, длительным отпуском и бесплатным питанием. Об этой аварии рассказывал мне и Тимофеев-Ресовский, который в 1957 году, после амнистии в 1955 году, руководил радиоэкологическими исследованиями в Уральском филиале АН СССР. Его группа рассчитывала, что будет вести наблюдения на загрязненных территориях, но бывшим заключенным не разрешили допуск в загрязненную зону.

На лекции в Солт-Лейк-Сити я упомянул об этой аварии для того, чтобы объяснить, почему всемогущие физики-атомщики в 1958–1959 годах стали поддерживать генетику и радиационную биологию, обеспечивая выход этих отраслей из-под контроля псевдоучений Т. Д. Лысенко. Я не подозревал, что подобная катастрофа могла оставаться не только совершенно неизвестной в США, но и не отраженной во всей мировой научной литературе по атомной энергии. О любых авариях, даже очень небольших, связанных с радиоактивностью, докладывалось на основании взаимных договоров между атомными державами в МАГАТЭ в Вене. Там их изучали и присваивали им разряд, или уровень. Самый высокий уровень имела до 1976 года авария в Уиндскейле (Великобритания) с выбросом 20 тысяч кюри радиоактивного йода, получившая оценку «серьезной» и 5-й уровень по шкале аварий. Эвакуации населения там не было, но вводился кратковременный запрет на местное молоко. Авария на Урале в этой классификации по объему выброса радиоактивности, количеству жертв и масштабу эвакуации населения попала бы с уровнем 6 в разряд катастроф. Это была, таким образом, первая в мире ядерная катастрофа. (Расплавление топлива на атомной станции на Три-Майл-Айленд в 1979 году получило аварийный 5-й уровень. Чернобыль в 1986-м и Фукусима в 2011-м – 7-й. Это тоже были катастрофы.)

Почти все вопросы после лекции касались именно этой аварии. Среди сотрудников отдела физики, судя по вопросам, многие сочли рассказанную мною версию неправдоподобной. Утренние газеты штата излагали содержание лекции очень кратко. Для широкой прессы история неизвестной ранее и успешно засекреченной в Советском Союзе атомной катастрофы могла бы стать сенсацией. Но кто-то уже дал команду ее замалчивать. Отдел физики в Университете Юты занимался множеством проблем и имел более сорока сотрудников, включая физиков-атомщиков. Директор отдела, профессор П. Гиббс, был атомным физиком-теоретиком. Как мне стало известно намного позднее, утром 23 октября он звонил в Ханфордский атомный центр в штате Вашингтон, где в огромных стальных емкостях хранились жидкие высококонцентрированные отходы от производства оружейного плутония, и интересовался мнением его сотрудников о рассказанной мной истории. «Если бы что-нибудь подобное случилось в действительности, то мы бы об этом знали», – объяснили хандфордские авторитеты.

Индиана, Вашингтон и Вермонт

Моя следующая лекция, также о советской науке, планировалась в Университете штата Индиана во вторник 26 октября. Утром в субботу я решил доехать сначала на автобусе до Денвера, а оттуда лететь в Блумингтон. Дорога в Денвер была туристическим маршрутом: почти одиннадцать часов через перевалы, каньоны и горные склоны. В конце октября все вершины были покрыты снегом.

В университете Индианы тоже имелся институт по изучению России и стран Восточной Европы, директором которого был профессор истории Александр Рабинович (Alexander Rabinovich), автор нескольких книг о русской революции. Его основной труд «The Bolsheviks Come to Power» («Большевики приходят к власти») был опубликован в Нью-Йорке лишь недавно, и он подарил мне эту книгу при встрече. Лекция в Блумингтоне была фактически повторением, с небольшими изменениями, той, что я прочитал накануне в Юте. Учитывая явное недоверие физиков к истории о взрыве уральского хранилища ядерных отходов, я изложил ее теперь с большим числом деталей и со ссылкой на рассказ покойного В. М. Клечковского (он умер в мае 1972 года), создателя в загрязненной радиоизотопами зоне опытной станции. Если недоверчивые физики-атомщики, как полагал я, начнут проверять публикации профессора Клечковского даже по общедоступным источникам, то они смогут по американскому реферативному журналу Chemical Abstracts, имевшемуся в любой научной библиотеке, быстро убедиться, что в 1968 году В. М. Клечковский и Е. А. Федоров представили на Всесоюзной конференции по экологии доклад «Миграция радиоактивных элементов в наземных биоценозах», который попал в этот реферативный журнал лишь своим заголовком. Ни реферата доклада, ни адреса института, где работали его авторы, в этом универсальном справочнике не было. Физики-атомщики смогли бы понять, что это свидетельствует о секретности данных. (Заголовок доклада попал в Chemical Abstracts, по-видимому, на основании содержания программы конференции.)

Моя лекция в Блумингтоне прошла хорошо и продолжалась дольше обычного часа. Недоверия в заданных вопросах не было, даже у физиков.

На следующий день я обсудил с Рабиновичем факт неизвестности Уральской катастрофы. Он сам как историк-советолог понимал возможность засекречивания в СССР даже таких событий, как голод 1932–1933 годов с миллионами жертв на обширных территориях Поволжья, Украины и Казахстана. Книга Рабиновича об Октябрьской революции публиковалась издательством «W.W. Norton & Co» в Нью-Йорке, которое издавало также и книги Роберта Такера. Рабинович пообещал мне, что вместе с Такером порекомендуют своему издателю заказать мне книгу по истории советской науки, которая даст возможность изложить материалы лекции более подробно. (Это обещание было вскоре выполнено.)

В тот же день я вылетел в Вашингтон. Неожиданное приглашение посетить столицу пришло в мае из госдепартамента США от Абрахама Брумберга (Abraham Brumberg), старшего научного сотрудника отдела СССР и Восточной Европы.