Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

отправлялся на восток, но немного другим маршрутом. Один день был отведен на осмотр знаменитого Сиэтла, куда я приехал на автобусе по прибрежной автостраде. В начале ноября у меня в программе были еще две лекции: «Генетические аспекты старения» и «Интеллектуальная оппозиция в СССР» в Корнеллском университете в Итаке. После этого я отплывал из Нью-Йорка в Европу, на этот раз на лайнере «Raffaеllo» итальянской линии.

Итака. Корнеллский университет

В понедельник 4 ноября мне предстояла первая лекция в Корнеллском университете по приглашению директора Колледжа сельскохозяйственных и биологических наук, профессора Р. Д. О’Брайена (R. D. O’Brien). Вторая лекция (предложение прочитать ее поступило от президента университета Дейла Корзона (Dale R. Corson) перед самым моим отплытием из Англии), об интеллектуальных диссидентских течениях в СССР, планировалась на 6 ноября как общеуниверситетская в серии лекций по эволюции цивилизаций. Между ними было несколько менее формальных бесед и дискуссий. Железная дорога не подходила близко к Итаке, поэтому мне пришлось выйти в крупном городе Рочестер, на берегу озера Онтарио, и добираться до Итаки автобусом с двумя пересадками. Итака относится к штату Нью-Йорк, но находится от нью-йоркского порта не менее чем в 250 км. На карте, которую я купил давно еще в Лондоне, Итаки вообще не было. В этом университетском городке насчитывалось тогда около 25 тысяч жителей. Моя непредусмотрительность создавала проблему, так как лайнер «Raffaеllo» уходил из Нью-Йорка в Италию утром 7 ноября. Я, однако, успокоился, когда узнал, что поздно вечером из Итаки отправляется в Нью-Йорк рейсовый автобус.

Корнеллский университет, основанный более ста лет назад не слишком богатым Эзрой Корнеллом (Ezra Cornell), подарившим под университет свою ферму, был давно мне известен по многим важным биохимическим открытиям и монографиям, издававшимся университетским издательством.

Лекция-коллоквиум по старению прошла спокойно. А вот лекция об интеллектуальных диссидентских течениях в Советском Союзе вызвала активную дискуссию. Общеуниверситетские лекции, открытые для публики, назначаются обычно на вечер, а обед в честь лектора предшествует лекции. Хотя тема была той же, что и в Стэнфордском университете в мае, теперь я несколько переставил акценты. Подготовка доклада по разрядке в сенатском комитете и вся дискуссия по поправке Джексона, безусловно, оказали влияние. Поэтому я расширил общее понятие «интеллектуальные диссиденты», включив в эту категорию не только писателей и знаменитостей, таких как Солженицын и Сахаров, но и ученых, которые отстаивали не столько политические, сколько моральные и этические принципы, часто в одиночку, не имея международного паблисити, которое могло бы обеспечить им защиту. Такие люди известны в народе как правдолюбы, праведники или добролюбы. Само понятие «диссидент» рождено в США и не отражает реальностей и возможностей идеологического однопартийного общества. В СССР государство являлось монопольным работодателем не только на заводах и фабриках, но и в университетах, академиях и институтах. Альтернатив государственной службе не существовало. Я привел в качестве примера судьбу своего обнинского друга, профессора Анатолия Анатольевича Войткевича, заведующего лабораторией нейроэндокринологии в Институте медицинской радиологии, члена-корреспондента АМН СССР и автора восьми книг. Он очень часто конфликтовал с местной администрацией в Обнинске по поводу нарушений норм выбросов в окружающую среду радиоактивных отходов из Радиохимического и Физико-энергетического институтов. Таких случаев было много, но они скрывались благодаря секретности. Партийная и городская администрация, включая и службу радиологического контроля, их игнорировала, чтобы «не портить репутацию города». Войткевич справедливо конфликтовал и с Киевской железной дорогой по поводу отсутствия безопасного подземного перехода через нее со стороны растущего города, что приводило к жертвам. В частности, погиб под скорым поездом заведующий отделом физиологии нашего института В. С. Черкасов. «Можно ли называть Войткевича диссидентом? – спрашивал я аудиторию. – Он не обращался ни в ООН, ни в конгресс США, не собирал пресс-конференций». Но местное диссидентство могло быть более опасным, чем московское. Войткевича в итоге уволили из института. Уволили и его жену, старшего научного сотрудника. Заодно упразднили и лабораторию, которую он создал. Сокращение штатов и реорганизацию нельзя, согласно закону, оспаривать в суде. В издательстве «Медицина» рассыпали набор монографии Войткевича. Конец этой истории был весьма печален: осенью 1969 года, продержавшись без работы около года, профессор Войткевич покончил жизнь самоубийством.

Аудитория была большой, вопросов задавали много. Слушатели явно ожидали проамериканскую лекцию и хотели разъяснений. Между тем стрелка часов в зале приближалась ко времени отправления последнего автобуса. В гостиницу я вернулся очень поздно. Пришлось вызвать такси.

До Нью-Йорка мы ехали больше четырех часов. Для экономии бензина скорость всех машин, даже на магистральных шоссе, была ограничена 55 милями в час. В Нью-Йорке автобус подъезжал прямо к причалу Итальянской линии. Посадка на лайнер еще не начиналась.

Открытое письмо Чуковской и Копелева

К вечеру 7 ноября, устроившись в кресле на верхней палубе, я включил негромко небольшой транзисторный радиоприемник, который брал с собой во все путешествия, и на короткой волне 19 м настроился на «Последние известия» Би-би-си. После сообщений о параде на Красной площади в Москве вдруг услышал знакомые имена:

«…Агентство Юнайтед Пресс Интернэшнл сообщает, что 6 ноября ведущие диссиденты и писатели Лидия Чуковская и Лев Копелев в открытом письме Жоресу Медведеву заявили, что он, вступив в полемику с Сахаровым, стал пособником гонителей, пособником тех, кто разрушает надежды нашей интеллигенции… Писатели заявляют, что Медведев приехал в сенат США и в Нобелевский институт, чтобы лоббировать против присуждения Сахарову Нобелевской премии мира…»

Я был изумлен. Я был доверенным лицом и Чуковской и Копелева, помогал им в получении гонораров, выполнял разные просьбы и постоянно посылал им лекарства и книги. Копелев был близким другом Роя. Оба они эмоциональны, нетерпеливы и способны на резкие высказывания, но только в личных спорах. Написать «открытое письмо» Медведеву и передать его западным журналистам они не могли, тем более вдвоем. Я стал искать программы на русском языке, радиостанция «Свобода» не могла пройти мимо такого материала. Минут через тридцать нашел и передачи «Свободы» из Мюнхена:

«…передаем специальный комментарий и пересказ содержания письма писательницы Лидии Чуковской и литературоведа Льва Копелева, в котором они подвергли критике некоторые высказывания проживающего в Англии советского биолога Жореса Медведева… Письмо было получено нами от агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл… распространено среди аккредитованных в Москве иностранных журналистов… мы передаем письмо в обратном переводе с английского… “Многоуважаемый Жорес Александрович!.. Мы исходим из того, что вы сказали в вашей речи перед сенатом США 8 октября… Текст ваших показаний в сенате США подтвердил наши печальные опасения… Вы не сказали ни в Осло, ни