Пора убивать - Джон Гришэм

Начавшийся процесс принес Клоду волну такого процветания, окоторой он и мечтать никогда не мог. Завтрак и обед в его маленьком кафепревратились в событие для десятков голодных людей, вынужденных стоять на жарев очереди, дожидаясь, пока освободится столик. В понедельник, после того какобъявленный судьей перерыв на обед закончился, Клод обыскал весь город внадежде найти лишний складной стол и к нему комплект стульев. К ужину проходымежду столиками в зале исчезли, официантки продвигались по залу как рыбки ваквариуме. Почти все посетители были чернокожими.

Единственной темой разговоров был процесс. В средупроклинали состав жюри. В четверг объектом ненависти стал прокурор.

– Я слышал, он собирается баллотироваться в губернаторы.

– Он демократ или республиканец?

– Демократ.

– Без поддержки черного населения ему не победить, во всякомслучае, в нашем штате.

– Да, и похоже, что после этого суда сторонников у него неприбавится.

– Надеюсь, он одумается.

– Он больше смахивает на республиканца.

До начала процесса перерыв на ленч в Клэнтоне начинался бездесяти двенадцать, когда молоденькие, загорелые, привлекательные, по-летнемуодетые секретарши вставали из-за своих столов в банках, конторах, страховыхкомпаниях и выходили на улицы. Во время этого перерыва они успевали обежать споручениями всю площадь. Зайти на почту. Заглянуть в банк. Заскочить в магазин.Большинство из них покупали еду в китайском ресторанчике и съедали ее наскамейках в тени деревьев, окружавших здание суда. Они подолгу сплетничали,встретив подруг. В полдень зеленая лужайка привлекала к себе больше красавиц,чем конкурс «Мисс Миссисипи». Это стало неписаным правилом в городе: девушкиуходили на обед первыми и могли не возвращаться в свои офисы до часу дня.Мужчины появлялись позже, в двенадцать, и восторженными взглядами следили запорхавшими тут и там юными существами.

Но с началом процесса все переменилось. Деревья и зонтики отсолнца оказались на территории военной зоны. С одиннадцати до часу кафе былипереполнены солдатами и приезжими – теми, кому не досталось места в зале суда.Китайский ресторанчик оккупирован какими-то чужаками. Девушки бегали споручениями, а ленч съедали у себя за столами.

Банкиры и другие «белые воротнички» собирались в чайной.Процесс обсуждался главным образом с точки зрения широкой огласки, которуюполучило дело; говорили также и о том, в каком виде предстает город в глазахобщественности. Особой темой был Клан. Ни у кого из посетителей не былознакомых, как-то связанных с Кланом, в Миссисипи все о нем давно забыли.Журналисты в него прямо-таки влюбились, и для внешнего мира Клэнтон, штатМиссисипи, превратился в столицу Ку-клукс-клана. Клан ненавидели за то, что онбыл здесь. Прессу – за то, что она притягивала его сюда.

В кафе в четверг на ленч предлагалось следующее меню:свинина, жаренная по-деревенски, салат из репы, печеный картофель, кукуруза сосметаной, жареные овощи. Делл разносила подносы с едой по помещению, котороекак-то делили между собой местные жители, приезжие и национальные гвардейцы.Прежнее правило – не общаться с теми, кто носит бороды или говорит с чужимвыговором, – соблюдалось еще строже, чем раньше, и для общительного,дружелюбного человека это было настоящим испытанием – не ответить на улыбку илиобращение постороннего. Презрительное высокомерие пришло на смену быломурадушию, с которым встречали первых гостей города, начавших приезжать вскорепосле гибели Кобба и Уилларда. Слишком уж много журналистских ищеек изменилосвященным узам гостеприимства, с оскорбительной прямотой публикуя в своихлистках несправедливые отзывы об округе и его жителях. Просто удивительно, какэто им удавалось через сутки после прибытия превращаться в знатоков места, где никогдараньше они не были, в строгих судей людей, которых они ни разу до этого невидели.

Местные с пренебрежением наблюдали за тем, как писаки,подобно умалишенным, носятся по площади за шерифом, за прокурором, за адвокатомда за кем угодно, кто, по их мнению, может располагать хоть какой-тоинформацией. Они видели, как репортеры, сбиваясь в волчью стаю, ждут внетерпении у задних дверей суда того момента, когда будут выводить обвиняемого.Как бы им хотелось наброситься на него! Однако Хейли вечно окружалиполицейские, и сам он не обращал на прессу ровным счетом никакого внимания. Всеих до смешного одинаковые вопросы он слышал уже не раз и успел выучить ихнаизусть. С негодованием жители смотрели, как телевизионщики провожали своимикамерами каждого попадавшего в их поле зрения куклуксклановца или черногоактивиста, выискивая при этом самых экстремистски настроенных, с тем чтобыпотом подать эти крайние настроения как норму жизни в городе.

И в их взглядах читалась ненависть.

– Что это за оранжевая дрянь размазана у нее по лицу? –спросил Тим Нанли, кивая на репортершу, сидящую за столиком у окна.

Набив рот едой, Джек Джоунз поднял голову.

– По-моему, они пользуются этой гадостью при съемках. Тогдана экране телевизора лицо ее будет выглядеть белым.

– Да оно и так белое.

– А на экране оно белым не будет, пока его не вымажешьоранжевым.

Нанли это не убедило.

– Чем же тогда должны пользоваться ниггеры? На этот вопросникто не смог дать ответа.

– Ты видел ее во вчерашних новостях? – спросил его ДжекДжоунз.

– Нет. Откуда она?

– Мемфис, четвертый канал. Вчера она брала интервью у материКобба и, конечно, давила на нее до тех пор, пока бедная женщина нерасплакалась. Так что показали они только слезы. Это отвратительно. А позавчераона беседовала с каким-то куклуксклановцем из Огайо – тот рассуждал о том, чтонам здесь, в Миссисипи, нужно делать. Хуже ее среди них нет.

* * *

Свою речь против Карла Ли обвинение закончило во второйполовине четверга. После обеда Бакли поставил к микрофону Мерфи. Выворачивающаядушу процедура, в ходе которой зал вынужден был вслушиваться в почти бессвязнуюречь больного человека, длилась целый час.

– Успокойтесь, мистер Мерфи, – уже в сотый раз обращался ксвидетелю прокурор.

Однако тот продолжал нервничать, пил воду. Он старался побольшей части утвердительно кивать или отрицательно качать головой присоответствующих вопросах, но для протоколистки суда это было сущим мучением.

– Я не поняла, – то и дело говорила она, сидя спиной ксвидетельскому креслу.