Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

исключительно в сакральной сфере. Еще не существовало ни одной «книги» в сегодняшнем понимании этого слова, как некоего собранного воедино текста, связанного между собой единой мыслью. И если говорить объективно, то подлинные зачатки такой «культуры» стали появляться только ко времени жизни Конфуция. Но в то же самое время подлинная «религиозная» духовная жизнь Китая уже успела испытать свой расцвет во время Раннего Чжоу и почти окончательно угаснуть ко времени жизни Конфуция.

Этот иероглиф Вэнь был известен уже иньцам, и именно по этой причине Конфуций вспоминает о прежних династиях. Но если предположить, что в иньской древности (как полагают ученые) Вэнь действительно обозначал «татуировку» или «татуированного человека», тогда почему в начале Чжоу духовному основателю династии Цзи Чану был присвоен почетный титул Вэнь? Неужели потому, что он, «по древнему обычаю», был более обильно и красиво «татуирован», чем другие? Но именно Вэнь-вана впоследствии всегда именовали «просвещенным», а не «татуированным».

Ученый мир воспринимает чжоуское содержание древнего Вэнь в качестве развития или даже «целокупного» состояния одновременно ритуала, музыки и собственно книжной культуры, письменности, – но все это отнюдь не следует из анализа графики самого иероглифа Вэнь. Древние китайцы всегда отличались предельной конкретностью и практичностью, и эта особенность их восприятия мира нашла прекрасное отражение в создаваемых иероглифах.

Исходя из этого, если какой-то иероглиф изображал фигуру человека – а в случае с Вэнь в этом сомнения нет и с этим никто не спорит, – значит Вэнь это действительно человек, который обладал какими-то особыми качествами, но никак не некое отвлеченное понятие типа «ритуал», «книжная культура» или что-либо еще. Например, «ритуал» – это конкретный рисунок столика и сосуда, в котором приносятся жертвоприношения. А следовательно, «книжная культура» в обязательном порядке включала бы в себя рисунок «бамбуковых планок», «писчих принадлежностей» и т. п. Причем, графика самого Вэнь скомпонована таким образом, что эта неизвестная науке особенность человека-Вэнь (или его главное качество) нашла четкое отображение в рисунке «чего-то» на месте сердца. И если об этом «что-то», нарисованном на иньском иероглифе Вэнь, можно было только догадываться, то в отношении чжоуского Вэнь у науки уже не может быть никаких сомнений: на груди человека изображен иероглиф «сердце» (синь). И при этом нам хорошо известно, что именно Вэнь-ван являлся тем человеком, который впервые в истории Китая получил «совершенное Дэ» и сумел «просветлить свое сердце» (мин синь).

Так что́ в таком случае означает подлинное Вэнь для иньцев, ранних чжоусцев, а значит, и для самого Конфуция? Татуировку на груди? Комплексную «культуру», состоящую из ритуала, музыки и литературы? Или это изображение человека, который «просветлил» свое сердце наподобие Вэнь-вана? Отсюда – посмертное имя самого Вэнь-вана: он – «просветленный», а не «просвещенный» в науках, как понимается этот эпитет в Китае и во всем мире в настоящее время и с незапамятных времен. И Конфуций учил именно такой «просветленности сердца» Вэнь, а не книжной учености или «стрельбе из лука». Отсюда – частое присутствие иероглифа Дэ в суждениях Конфуция: Вэнь является результатом «накопления» Дэ в человеческом сердце, – когда «количество переходит в качество» и из человекоподобного животного рождается подлинный человек. Каковы же его отличия от прежнего «животного»? Если «животное» может, в зависимости от жизненных обстоятельств, нарушить так называемые «этические нормы», то человек этого не сделает никогда: у него в сердце существует незыблемый «небесный закон», отражающий всеобщий нравственный порядок Космоса. Закон своего государства такой человек нарушить может (человеческие законы далеко не всегда справедливы с точки зрения высшей нравственности), но закон нравственный – никогда.

Вот это самое Вэнь, которое приобрело свое совершенное воплощение в чжоуском Вэнь-ване, – его-то и прославляет Конфуций своими хвалебными эпитетами. Но возникает вопрос: а мог ли он знать об этом «Вэнь» Вэнь-вана, если бы сам не удостоился получения подобного опыта? Нет, не мог. Человек может знать и рассуждать о духовных вещах только после того, как получит аналогичный духовный опыт. Тот, кто из нас знает, что́ такое «расширение сердца», – может рассуждать о Вэнь, потому что это один и тот же универсальный опыт. Кто знает, ка́к «раскрывается Небо» над человеком, тот может рассуждать о евангельском эпизоде Крещения Христа: например, мог или не мог видеть Иоанн Креститель сходящего на Христа Духа (в первых Евангелиях это не указано). Ответим: не мог. Кто имеет опыт древних Упанишад, тот может рассуждать о Бра́хмане и определять сущность термина setur из этих Упанишад.

Для того чтобы оценить разумность подобных рассуждений Конфуция, необходимо самому стать Вэнь внутренне, а не наносить на свое тело всевозможные японские «тату». И это – извечная проблема в нашем «человеческом» обществе. По этой причине ни Христос, ни Конфуций не могли говорить открыто: «мир животных» их не только не понял бы, а осмеял бы и основательно наказал «за крамолу». «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуг ваш перед свиньями, – обратятся и растерзают вас!» – так говорит евангельский Христос апостолам.

И это – вовсе не «оскорбление» нашего человеческого рода, это – забота матери о тех наивных и только что «вылупившихся» из духовного мира «детях», которые, ничего не понимая в нашем «человеческом» обществе, рады тут же принести свое открытое сердце и новое знание всем окружающим. Для чего? Да просто потому, что это настолько удивительно, неожиданно, ново, правдиво, чудесно и человеколюбиво, что такой «родившийся» просто не может не поделиться всем этим «переполняющим его» с окружающими, – чтобы и они тоже стали причастниками этого чуда-чудесного, чтобы и они тоже узнали это. Это как улыбающееся дитя проказывает своей малюсенькой ручкой понравившуюся ему конфетку – весь в ней вымазавшийся – показывает первому встречному дяде.

Наивное дитя! И невдомек ему, что подобное знание, как и Царство Небесное, невозможно передать или рассказать другому человеку, как «конфетку»: оно только в человеческом сердце, и любое подобное обращение вызовет у окружающих ничто, кроме раздражения или жалости в твой адрес. И предупреждение Христа – именно тебе, родимому, получившему этот чудесный духовный опыт, а не какому-то номинальному христианину, который не должен делиться расписанными в открытом тексте «евангельскими тайнами» со всем остальным миром.

При этом тот же Христос знает, что каждому из рождающихся «животных» рано или поздно предстоит стать «человеком». Этому надо учить, – и Конфуций, и Христос этому учат. Но какая им, Учителям, польза или слава от того, если вместо такой притчевой учебы в расчете на будущую «человечность» кого-то из слушателей, они бесславно погибнут от «зубов» окружающих их «псов» или «свиней»? Погибнут – только из-за того, что открыто проповедовали свой «бисер». Никакой. И они это прекрасно понимают.

В конце нашего рассмотрения