Античность: история и культура - Александр Иосифович Немировский

лишь одно из них – «Образование оратора». Это своего рода энциклопедия ораторского искусства. Будучи страстным поклонником Цицерона, Квинтилиан поставил целью не просто дать советы и наставления практического характера, а поставить подготовку оратора на почву философии. Ораторское искусство, в толковании Квинтилиана, – гуманитарная дисциплина, опирающаяся на знание законов природы, управляющей нравами людей, правом, жизнью в широком смысле этого слова. Читавшийся Квинтилианом курс ораторского искусства включал изучение поэзии и прозы, лингвистические упражнения и готовил всесторонне образованного человека и патриота.

Но за школьным порогом во времена Квинтилиана выпускника ожидала ситуация, фактически исключавшая возможность применения полученных знаний. Вздумай он это сделать, его ожидала бы судьба убитого Цицерона и покончившего жизнь самоубийством Кремуция Корда. Да и сам Квинтилиан, несмотря на свой авторитет, всецело зависел от воли императора. Подчиняясь приказу Домициана, он покинул свое детище и стал воспитателем внучатых племянников чудовища. Но, как сказано недавно, «рукописи не горят». И добрые, честные слова, сказанные с кафедры, не улетучиваются, прорастают в душах учеников. Из школы Квинтилиана вышел Плиний Младший и, может быть, Тацит. Первым сочинением Тацита был «Диалог об ораторах», видимо, основанный на несохранившемся одноименном сочинении Квинтилиана. В эпоху, когда можно было говорить не эзоповым языком, Тацит писал: «Неизменная тишина в сенате и беспрекословное повиновение принцепсу умиротворили и самое красноречие».

Тексты

1. ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА 68–69 гг.

Тацит. История, I, 46; IV, 1

С этого времени все делалось по произволу преторианцев. Даже префектов они стали выбирать себе сами. Воины требовали отменить плату за предоставление отпусков, по традиции взимавшуюся центурионами и превратившуюся для рядовых преторианцев в ежегодную подать. Никак не меньше четвертой части воинов каждого манипула, уплатив центуриону определенную сумму денег, постоянно уходило с его разрешения в город или слонялись без дела по лагерю <…> Когда эти люди, в прошлом зажиточные и трудолюбивые, возвращались в свой манипул, растратив все деньги, привыкнув к безделью, развращенные нищетой и распутством, они жадно искали возможности ввязаться в заговоры, распри и даже в гражданскую войну <…>.

Вителлий был убит; война кончилась, но мир не наступил. Победители, полные ненасытной злобы, с оружием в руках, по всему городу преследовали побежденных; всюду валялись трупы; рынки и храмы были залиты кровью. Сначала убивали тех, кто случайно попадался под руку, но разгул рос, вскоре флавианцы принялись обшаривать дома и выволакивать укрывшихся там. Любого, кто обращал на себя внимание высоким ростом или молодостью, будь то воин или житель Рима, тотчас же убивали. На первых порах победители еще помнили о своей вражде к побежденным и жаждали только крови, но вскоре ненависть отступила перед алчностью <…> Казалось, будто город захвачен врагами; отовсюду неслись стоны и причитания; люди с сожалением вспоминали о наглых проделках воинов Отона и Вителлия, вызывавших у них в свое время такую ненависть. Полководцы флавианской партии сумели разжечь гражданскую войну, но оказались не в силах справиться с победившими воинами: во время смут и беспорядков чем хуже человек, тем легче взять верх; править же в мирное время способны лишь люди честные и порядочные.

2. ИМПЕРАТОР ВЕСПАСИАН – СТРОИТЕЛЬ И ПОКРОВИТЕЛЬ ИСКУССТВ

Светоний. Жизнь двенадцати цезарей, VIII; Божественный Веспасиан, 8, 5, 9, 17–19

Столица была обезображена давними пожарами и развалинами. Он [Веспасиан] позволил всякому желающему занимать и застраивать пустые участки, если этого не делали владельцы. Приступив к восстановлению Капитолия, он первый своими руками начал расчищать обломки и выносить их на собственной спине <…> Предпринял он и новые постройки: храм Мира близ Форума, храм божественного Клавдия на Целийском холме, начатый еще Агриппой, но почти до основания разрушенный Нероном, и, наконец, амфитеатр посреди города, задуманный, как он узнал, еще Августом <…>

Латинским и греческим риторам он первый стал выплачивать жалованье из казны по сто тысяч в год; выдающихся поэтов и художников, как, например, восстановителя Колосса и Венеры Косской, он наградил большими подарками; механику, который обещался без больших затрат поднять на Капитолий огромные колонны, он тоже выдал за выдумку хорошую награду, но от услуг отказался, промолвив: «Уж позволь мне подкормить мой народец». На зрелищах при освящении новой сцены в театре Марцелла он возобновил даже старинные представления. Трагическому актеру Апелларию он дал в награду четыреста тысяч сестерциев, кифаредам Терпну и Диодору – по двести тысяч, другим – по сотне тысяч, самое меньшее – по сорок тысяч, не говоря о множестве золотых венков.

Иосиф Флавий. Иудейская война, 7, 5, 7

В короткое время было завершено сооружение [форум], превосходившее все человеческие ожидания. Веспасиан израсходовал на это неимоверные средства, какие только позволяла ему его собственная казна и какие достались ему от предшественников. Он разукрасил храм богини Мира разнообразными великолепными произведениями живописи и скульптуры. В храме было собрано и расставлено все, ради чего люди прежде путешествовали по всей земле, чтобы увидеть это.

3. «ВЕЛИКИЙ ПРИМЕР ТЕРПЕНИЯ»

Тацит. Жизнеописание Агриколы, 2–3

Казни подверглись не только сами писатели, но и их книги, ибо триумвирам вменили в обязанность сжечь в той части форума, где приводятся в исполнение приговоры, творения этих столь светлых умов. Отдавшие это распоряжение, разумеется, полагали, что подобный костер заставит умолкнуть римский народ, пресечет вольнолюбивые речи в сенате, задушит самую совесть рода людского; сверх того, были изгнаны учителя философии и наложен запрет на все прочие возвышенные науки, дабы впредь нигде более не встречалось ничего честного. Мы же явили поистине великий пример терпения; и если былые поколения видели, что представляет собой ничем не ограниченная свобода, то мы – такое же порабощение, ибо нескончаемые преследования отняли у нас возможность общаться, высказывать свои мысли и слушать других. И вместе с голосом мы бы утратили также самую память, если бы забывать было столько же в нашей власти, как безмолвствовать <…> Да и о чем толковать, если в течение целых пятнадцати лет, срока очень значительного для бренного века людского, многих сразили роковые удары судьбы, а всякого, наиболее деятельного и ревностного, – свирепость принцепса? Лишь в малом числе пережили мы их и, я бы сказал, даже самих себя, изъятых из жизни на протяжении стольких, и притом лучших, лет, в течение которых, молодые и цветущие, мы приблизились в полном молчании к старости, а старики – почти к крайним пределам преклонного возраста.

Глава XXVI

«Золотой век» Антонинов (96–192 гг.)

Каждый мог говорить, что думает. После убийства Домициана римляне стали приходить в себя и наконец вздохнули свободно. Старик Марк Конкцей Нерва, на которого после долгих обсуждений пал выбор сената, принял императорские регалии. Он немедленно прекратил процессы об оскорблении величества, отменил все распоряжения Домициана и предал его память забвению, вернул осужденных из ссылки и наказал доносчиков. На выпущенных