Мертвая земля - К. Дж. Сэнсом

Я был ошеломлен, ибо Барак отнюдь не имел привычки произносить столь пышные многословные тирады.

– Не забывай, Кетт сам землевладелец, причем далеко не бедный. Возможно, им движет обида на то, что он не имеет статуса джентльмена.

– Уверен, на этот статус ему ровным счетом наплевать. Кетт хочет помочь простым людям, дать им возможность жить своим трудом. И у него нет желания кому-либо мстить. Повторяю: жестокость ему чужда и он готов сделать все, чтобы предотвратить кровопролитие. Суды, которые Кетт намерен устроить, – лучшее тому доказательство.

– Хотел бы я знать, каковы его религиозные воззрения.

– Насколько я могу судить, Кетт убежденный протестант, – пожал плечами Джек. – Как и большинство жителей Норфолка. – Он взглянул в сторону города. – Думаю, городские советники и олдермены уже намочили штаны со страху.

– И для этого страха есть основания.

Глядя вниз, я внезапно заметил, что Норидж, окруженный каменными стенами и лентой реки, имеет форму огромной слезы. И с тревогой подумал о тех, кто жил в этом городе: Джозефине и Эдварде Браун, Изабелле, Чаури, Грязнуле Скамблере, Джоне Болейне, который ожидал решения своей участи в тюремной камере. Что сулило им всем ближайшее будущее?

Ветер донес до нас звон церковных колоколов – сначала с запада, а потом со всех сторон. Один за другим стали вспыхивать сигнальные огни. Все простые люди Норфолка знали: это призыв присоединиться к восставшим.

Два дня спустя, поздним воскресным утром, мы с Бараком и Николасом сидели в дверях хижины, наспех сколоченной из свежеструганых досок, с крытой дерном крышей. Минувшей ночью мы втроем, если воспользоваться бытующим в Норфолке выражением, «бросили здесь свои кости», устроившись на кучах папоротника, заменявших кровати. Высота нашего жилища составляла всего четыре фута, так что передвигаться там приходилось на четвереньках. Но так или иначе, у нас была теперь надежная крыша над головой, позволяющая не опасаться капризов погоды. За последние двое суток на вершине холма появилось несколько сот подобных домишек. Из Торпского леса, находившегося на южном склоне, постоянно долетали звуки пилы и топора, несколько десятков рабочих распиливали поваленные деревья на доски. В помощь тем плотникам, которые оказались среди мятежников, нориджская гильдия плотников прислала нескольких своих членов.

Размещаясь по хижинам, повстанцы следили за тем, чтобы выходцы из одной деревни селились рядом. Жители объединялись в отряды, которые называли сотнями. Каждая сотня уже выбрала своего командира, – как правило, то были люди, которые пользовались среди односельчан особым доверием. Тысячи ног уже успели протоптать между хижинами бесчисленные тропинки. Мы с Бараком, а также Николас, накануне получивший свободу, поселились вместе с крестьянами из Свордстоуна. Юный Нетти и отставной солдат Гектор Джонсон по-прежнему составляли нам компанию. Возможно, им было приказано продолжать слежку за подозрительными лицами; однако не исключено, что они держались за нас исключительно потому, что не имели здесь иных друзей и знакомых. Крестьяне обращались с Бараком приветливо и дружелюбно, но на меня, не говоря уж о Николасе, поглядывали настороженно. Овертон, впрочем, был непривычно тих и немногословен; теперь, когда его отдали мне на поруки, он, судя по всему, наконец-то понял, что язык лучше держать за зубами.

У каждого отряда имелось свое костровище – круг, обложенный камнями, дабы огонь не перекинулся на сухую траву. Воду приходилось носить из реки Уэнсум или привозить на подводах из реки Яр, расположенной в восьми милях от лагеря. Над костром уже висел огромный котел с водой; нам сообщили, что на ужин сегодня будет весьма изысканное блюдо – похлебка из лебедя.

Я осторожно встал, потянулся и сделал несколько шагов, чтобы размять ноги. Наш свордстоунский отряд разместился неподалеку от того места, где мы с Бараком два дня назад любовались панорамой Нориджа. Джек тоже поднялся и подошел ко мне; Николас остался сидеть, угрюмо уставившись в пространство и обрывая росшие вокруг мелкие желтые цветочки. Мы с Бараком прогулялись немного в сторону крутого откоса. Плато на вершине холма, тянувшееся к востоку на несколько миль, было сплошь усеяно хижинами, количество которых продолжало расти. Каждый вечер на краю лагеря зажигались сигнальные огни, указывающие путь добровольцам, которые стремились сюда из окрестных деревень. Таких добровольцев становилось все больше, и всем находилось в лагере место. На Маусхолдском холме царило постоянное движение; разноцветные приходские знамена указывали, где именно обосновались жители той или иной деревни; по пыльным дорогам грохотали телеги, везущие новые запасы провизии. Один из самозваных пророков, явившийся в лагерь неведомо откуда, взгромоздился на телегу и вещал толпе о скором наступлении Царствия Христова. Бродячие торговцы тоже появлялись здесь каждый день: некоторые приезжали на повозках, запряженных осликами; другие приносили свои товары на лотках, висевших у них на шее. «В моем мешке есть все, что душе угодно!» – наперебой выкрикивали они. Помимо товаров, купцы поставляли в лагерь последние городские новости, и желающих перемолвиться с ними словом всегда хватало. Чуть в стороне несколько человек разгружали с подводы кирпичи и различные инструменты, необходимые для устройства кузницы. Появление еще одной телеги, груженной бочонками с пивом, было встречено ликующими криками. За нею тянулся длинный столб пыли. Земля на Маусхолдском холме была чрезвычайно сухой, дождевая вода моментально впитывалась в песок.

Нынешним утром состоялась церковная служба, но по завершении ее, несмотря на воскресный день и палящий зной, повстанцы вновь принялись за работу. Никогда прежде мне не доводилось видеть, чтобы люди трудились с таким пылом. Подойдя к откосу, я устремил взгляд вниз, на реку и раскинувшийся за нею город. Вид этот был так прекрасен, что у меня перехватило дух. В то утро несколько повстанцев спустились с холма, намереваясь искупаться в реке: все мы, не имея возможности как следует вымыться, изрядно провоняли потом. Стражники, стоявшие у Епископских ворот, принялись стрелять по людям из луков, вынудив их передвинуться вниз по течению реки. Все городские ворота по-прежнему были для нас закрыты.

– Ты не слыхал, сколько народу сейчас в лагере? – повернулся я к Бараку.

– Вместе с новичками, которые прибыли вчера и сегодня, примерно тысяч пять или шесть. Помните путешествие старого короля в Йорк? – спросил Джек в свою очередь. – Согласитесь, оно меркнет в сравнении с тем, что происходит сейчас.

– В сравнении с тем, что происходит сейчас, меркнет все, что мне пришлось повидать за свою долгую жизнь, – усмехнулся я, поправляя широкополую шляпу. – Ох, боюсь, то ли еще будет!

Несмотря на широкополые шляпы, которые мы с Бараком носили постоянно, лица наши успели потемнеть от загара. А рубашки были грязные, насквозь пропахшие потом. Барак сегодня не счел нужным прицеплять свою железную руку и засунул пустой рукав за пояс. По части внешнего вида мы теперь ничуть не отличались от других повстанцев, чего никак нельзя было сказать о Николасе: его бледная кожа облезала и шелушилась, вместо того чтобы темнеть, а многочисленные синяки приняли желтоватый оттенок. До вчерашнего дня он вместе с другими пленниками, которых становилось все больше, находился в бывшем дворце графа Суррея. Дворец этот возвышался на гребне холма чуть в стороне от лагеря, у дороги, ведущей к Епископским воротам; поблизости от него виднелись руины разрушенного монастыря, на месте которого он и был возведен. Через открытые ворота можно было разглядеть ионические колонны, украшавшие здание, и павильоны в виде древних храмов по обеим его сторонам. Теперь, когда вокруг него раскинулся лагерь, дворец выглядел на холме особенно диковинным и чужеродным. Я знал, что там, внутри, содержатся под стражей братья Болейн и сыновья Фловердью. В саду тоже разместились повстанцы, устроившие себе навесы и палатки. Подвалы дворца использовали для хранения съестных припасов и оружия. Я заметил, что очередная подвода, груженная алебардами, мечами и луками, подъехала к воротам.