Чертополох и терн. Возрождение веры - Максим Кантор

Сандро Боттичелли строит образы картины согласно эстетике «нового сладостного стиля», первым певцом которого был Кавальканти. Возлюбленная Кавальканти выступает в роли пролагающей дорогу, как сам Кавальканти проложил путь поэзии Данте. Эстетический код «нового сладостного стиля» – итальянского аналога куртуазной провансальской поэзии – Боттичелли передал в совершенстве: трепетная и одновременно бренная хрупкая красота. Мир в дремотном состоянии; кто-то скажет «сумерки перед рассветом, пробуждение христианства», но можно увидеть в этом смертную природу красоты.

Гвидо Кавальканти, который поехал паломником в Сантьяго-де-Компостела (не доехал, по язвительному свидетельству сиенского хрониста), инициировал эстетический код второй картины из диптиха, «Рождение Венеры». Для Кавальканти это паломничество было невероятно: поехал, чтобы испытать чувства, а веровал ли в Бога, неизвестно. Раковина святого Иакова Компостельского изображена Боттичелли в качестве мандорлы, из коей возникает Венера; символ очевиден: перед нами воплощение христианской любви. «Рождение Венеры» развивает метафору «Примаверы»: явление истины, которое обещано в первом холсте, состоялось.

Марсилио Фичино рекомендовал воспринимать античную Венеру как воплощение категории гуманности; трактовка Боттичелли родственна, но несколько отличается от неоплатонической. Перед нами не античная Венера, но и не Богоматерь: дама, рождающаяся из раковины, напоминает сразу обо всем (Кавальканти в канцонах рассуждает о сгустке понятий); красота, милосердие, гармония, любовь – все это слито в одной фигуре. Томас Манн в пьесе «Фьоренца» уподобил Флоренцию прекрасной женщине, так думали о республике и современники Боттичелли; отчего бы не уподобить прекрасную женщину флорентийскому гуманизму и шире – Истине? Пройдет не так много времени, и та же нагая фигура будет символизировать Истину в картине Боттичелли. Сочетание христианской и языческой гармонии – это утопия, возможно, такую утопию и пишет Боттичелли. Утопия недолговечна: в обеих картинах присутствует злой дух – причем зло не сослано в преисподнюю, как на христианских иконах, но заявляет о себе властно.

Гвидо Кавальканти, возлюбленный Примаверы, предрекал Флоренции не утопическое существование – и ту имперско-христианскую утопию, которую славил Данте, не считал благом. Вольно было Данте считать Примаверу предвестницей той, что ведет к новому «золотому веку»; Кавальканти считал иначе. Гвидо Кавальканти был известен агностицизмом. Данте (в 10-й песне Ада), Боккаччо (в 9-й новелле 6-го дня) и Филиппо Виллани описывают неверие Кавальканти подробно. Флорентийцы (по словам Боккаччо) считали, что «его размышления состояли лишь в искании, возможно ли открыть, что Бога нет».

Несмотря на приведенный отрывок из «Новой жизни» и параллель монны Ванны с монной Биче, – отношения Данте и Кавальканти были сложными, чтобы не сказать антагонистическими. Это также важно для понимания картины «Весна». Как легко заметить, в картине «Весна» не происходит слияния двух ипостасей истины – Примаверы и Беатриче; они соседствуют, но словно не замечают друг друга. Примавера не просто идет впереди – она проходит мимо Беатриче. Картина имеет два центра: Боттичелли описал конфликт Гвидо Кавальканти и Данте. Коль скоро Данте и Кавальканти персонифицировали себя в образах идеальных возлюбленных, не будет преувеличением сказать, что перед нами картина об отношении Данте и Кавальканти. Считается, что Кавальканти был первым, кто разрушил их союз. К Данте Гвидо обратился так:

Интеллектуальные разногласия достигли критической точки в политической интриге. Данте в качестве приора Флоренции был в числе тех, кто приговорил Гвидо Кавальканти к изгнанию в малярийный край Сарцану, что привело к смерти Кавальканти. Гвидо Кавальканти упомянут в «Комедии» косвенно – в 10-й песне Ада, в разговоре с его отцом, сам не появляется. Гвидо Кавальканти, судя по всем свидетельствам, был признан первым интеллектуалом Флоренции и старшим товарищем («первым другом», как он его сам называл) Данте. В письме к королю Неаполя Лоренцо Медичи упоминает Гвидо Кавальканти как «искуснейшего диалектика и философа» – и это спустя почти двести лет после смерти Гвидо.

Самое полное впечатление об образной системе Кавальканти (она же есть свод мировоззрения философского) можно получить из канцоны Donna me prega. Канцона «Донна меня просит» написана нарочито сложно: стремящийся к истине должен прилагать усилия в понимании. Существует несколько переводов; ни они, ни чтение оригинального текста не делают стихотворение ясным. Речь в канцоне идет о феномене любви (Амор), но понятом не в религиозном и не в неоплатоническом (фичиновском) смысле, как постоянное духовное восхождение, – Кавальканти трактует Амора как выражение экзистенции, силы бытия. Излагая положение Аристотеля свободно, Кавальканти пишет о том, что ум есть свойство души; Амор, приводя в движение душу эмоцией любви, высвобождает ум и дает уму благородное направление. По Аристотелю, существует ум потенциальный и ум активный – Кавальканти же пишет так:

– это практически дословный перевод. Здесь существенно то, что Амор носит приметы как бы (как бы, но это не так) света, но

Роль Амора проясняется в присутствии Марса – бога войны; Марс соседствует, и образуется взаимозависимость. Следовательно, происхождение Амора (происхождение любви в сознании человека) имеет две отправные точки. Марс на картине присутствует: это Джулиано (он и Меркурий, и Парис, и Марс – согласно иконографии Боттичелли); Марс в боевой амуниции изображен столь же куртуазно, как Амур, в этой же ипостаси он появляется на картине Боттичелли «Марс и Венера». Неподалеку от Беатриче и Примаверы написана третья женщина, точнее, ее душа. Прозрачная дама бесплотна, и (если согласиться, что перед нами Примавера и Беатриче) в ней следует признать Симонетту Веспуччи – возлюбленную идеального героя Джулиано. Именно ее, Симонетту, и хватает на наших глазах Смерть. Торжество Любви уравновешено победой Смерти. Для последователя Аверроэса утверждение логично. Аверроэс считает, что душа состоит из двух частей – индивидуальной и божественной. Когда мы называем Кавальканти последователем Аверроэса (Данте последователем Аристотеля, Боттичелли последователем Фичино), не стоит думать, что поэт перелагал мысли философа; Кавальканти – самостоятельно мыслящий человек; но испытал влияние экзистенциализма Аверроэса.