Чертополох и терн. Возрождение веры - Максим Кантор

Данте молчит – и отец-Кавальканти все понимает, падает в гробницу, более не появляется.

Один из примеров характерной жестокости Данте, этот – особенно разителен, поскольку с поэтом Гвидо Кавальканти автор «Комедии» много рассуждал о любви. И вот именно тогда, когда состоялось его паломничество к Любви Небесной, Гвидо Кавальканти им забыт.

Неужели из-за того, что Гвидо Кавальканти не преклонялся перед Вергилием, ему нет места рядом с Данте, не нашлось уголка в Чистилище и в Раю? Данте, как преданный читатель Аристотеля, свое представление об Аде основал на характерной сентенции Аристотеля: «Несправедливость – не часть порока, но порочность в целом». Аристотель здесь повторяет ту мысль Платона, что инициирует знаменитый диалог «Государство»; рассуждение об идеальной конструкции общества начинается с определения понятия справедливости: выяснив, что понятие «справедливость» всеобъемлющее, спорщики понимают, что требуется создать общество, в котором несправедливость невозможна в принципе. Сократ предлагает такую социальную конструкцию, которую потомки сочтут тоталитарной. Регламентированная и несколько тоталитарная конструкция мироздания, предложенная Данте, имеет прямой аналог с «Государством» Платона. «Комедия» (учитывая политическую деятельность Данте) сформирована структурой платоновского диалога. Данте принимает «несправедливость», широко понятую, как основания для наказаний. Именно чувство справедливости возмездия позволяет Данте говорить с грешниками безжалостно. Этьен Жильсон в своей работе о Данте пишет о том, что мерой определения наказаний для Данте служит лично присущее поэту «чувство справедливости».

В разговоре со стариком Кавальканти – где это чувство личной справедливости? Трудно понять, но понять необходимо. Данте за восемь сотен лет превратился в символическую, неприкасаемую фигуру, в мумию интеллектуального дерзания. Будет лишь данью уважения по отношению к его собственным правилам поведения смотреть на его роль, его строчки и образы, не впадая в языческое поклонение. Данте – всего лишь человек, не меньше – но и не больше.

Вергилий, выбранный Данте в провожатые и непререкаемые авторитеты – не самый значительный мудрец и совсем не христианский мыслитель: Данте, судя по всему, знаком с трудами псевдо-Дионисия Ареопагита и Альберта Великого. Однако славен Вергилий не мудростью и даже не столько поэтическим даром. Значение «Энеиды» в том, что Вергилием выстраивается генеалогия итальянского государства, понятого как единая империя, утверждается великая имперская идея, восходящая к античности. Эней, по замыслу Вергилия (поддержанному и инициированному императором), делегирован богами на то, чтобы основать новое государство – вся предыдущая история подверстана Вергилием к этой миссии. Точно так же, как это делает Данте в своей «Комедии», Вергилий пересказывает разнообразные сюжеты из греческой поэзии, сообщая Энею (и читателю), что все эти сюжетные линии соединятся в новом государстве. Вергилий – любимый поэт императора Августа; угодничество поэта по отношению к Августу, готовность исправлять свои произведения по указке власти, демонстративная преданность власти – все это могло бы шокировать иного флорентийца, но Данте почитает Вергилия как образец гражданственности.

Фундаментальная странность «Комедии» в том, что провожатым на пути поиска идеальной райской Любви у Данте выступает Вергилий. Данте двигается в направлении Беатриче, олицетворяющей Любовь в Небесной христианской ипостаси – и вожатым Данте на этом маршруте выступает латинский поэт, придворный поэт Августа, который сказал о любви крайне мало и вообще ничего не сказал о любви мужчины и женщины. Зачем в путешествие к Любви (тем более любви христианской) брать в провожатые мыслителя, коему Любовь несвойственна и он язычник, – непонятно. Данте отчасти обходит этот вопрос тем, что непосредственно в Рай Вергилий войти не может, хотя сам маршрут ему отлично известен, и в Чистилище римский имперский поэт чувствует себя превосходно. В Раю Вергилий перепоручает своего ученика Бернару Клервоскому и собственно Беатриче, воплощению Любви.

Выбрав Вергилия себе в вожатые, Данте сознательно выразил – и многократно подчеркнул этот факт – полное приятие идеалов и суждений учителя; в том числе понимания им дефиниции Любви; о любви между путешественниками не раз заходит речь; впрочем, это всегда любовь особенная, не та, о которой Данте некогда говорил с Гвидо Кавальканти.

Любовь в понимании Вергилия – это чувство восторга перед Отечеством, императором, нацией, долгом и, прежде всего, приверженность идее мировой империи, воплощенной в Риме, – и никакая иная страсть в произведениях Вергилия не воспета. Любовь к другому смертному существу, которая может изменить душу, заставить свернуть с пути долга, – Вергилию в принципе неведома. А что касается долга, то это долг государственный.

Учреждение мирового порядка – эта вергилиевская мысль (даже потребность) становится основной мыслью Данте. Именно в этом смысле, понимая «Комедию», «Монархию» и некоторые иные произведения и письма как произведения, трактующие мировой порядок, Данте является полноправным наследником Вергилия. Вергилий учит Данте основам этики Аристотеля; читатель может вычитать фрагменты «Никомаховой этики» в тех пояснениях, что даются римским поэтом; по Аристотелю, существует три вида греха: «несдержанность, зверство, порок». Вергилий же говорит так:

Насколько Аристотель соответствует Писанию, это за рамками рассуждения, на основе этого положения Данте (принято так читать структуру Ада) осмысливает кодекс адских мук. Аристотель в «Никомаховой этике» всякий грех и всякую добродетель подразделяет на три ступени; свойственный ему прием разложения и упрощения дефиниций. Схоластика пользуется аристотелевским приемом: структурирует грех и добродетель. Скажем, Фома Аквинский различает: грех против Бога, грех против себя, грех против ближнего. Насколько это помогает понять природу греха, неизвестно. Грех против ближнего – является ли он грехом против Бога? А если не является, что же это за странный Бог? Война – это грех всех трех степеней, или же бывает война, угодная Богу? И что делать, если ересь против Бога не является злом по отношению к ближнему? У Фомы ответа на эти вопросы нет. Данте вслед за схоластами структурирует грехи, но выясняет, что имеются десятки неучтенных промежуточных дефиниций: за мельчайшие провинности следует наказание; Вергилий постоянно разъясняет Данте, в чем именно состояло в данном случае уклонение от генеральной линии. Фильтр, поставленный «Комедией» перед грешниками, гораздо более суров, нежели аристотелевский: тут замечают малейшую провинность. Недреманное око поэта выискивает таких грешников, которые от Аристотеля и Фомы могли бы ускользнуть. Так ли виновен Кавальканти-отец? Но дотошность, которой позавидовал бы иной вертухай, имеет благую цель. Данте постоянно помнит общую посылку: он послан (по мере продвижения вглубь структуры мироздания становится понятно, что это не путешествие, предпринятое из любопытства, но миссия), чтобы своим рассказом образумить живых и живые сумели бы выстроить государство, где несправедливость невозможна в принципе. Структура мироздания проецируется на земные порядки. Иными словами, изучая принципы наказаний и поощрений, поэт излагает живым социальные правила; поэтому он обличает не только конкретный порок, но и то, что способствует внедрению порока: колебания, неверие, сомнение – и, таким образом, круг наказуемых расширяется.