Пора убивать - Джон Гришэм

Так что все ясно: предумышленное, тщательно спланированное,хладнокровное убийство.

А Де Уэйн Луни? Четырнадцать лет работы в полицейскомуправлении. Отличная семья. Луни является одним из лучших офицеров, с которымипрокурору вообще доводилось когда-либо встречаться. И что же? Тяжелое ранениево время исполнения своего служебного долга. Частично ампутированная нога. Вчем его вина? Возможно, защита скажет, что это результат непредвиденногостечения обстоятельств, что этого не стоит принимать во внимание. Но в Миссисипитакая защита не пройдет.

Нет прощения, леди и джентльмены, ни одному из этих актовнасилия. Приговор должен быть – виновен!

На вступительную речь каждому отводилось по часу, и окружнойпрокурор, не в силах удержаться от соблазна до последней минуты использоватьотведенное ему время, начал повторяться. Обрушившись на тезис о невменяемомсостоянии обвиняемого, он процитировал себя дважды. Присяжные начинали ощущатьскуку и искали взглядами в зале что-нибудь такое, что позволило бы отвлечься отмонотонной речи прокурора. Художники прекратили свои зарисовки, замерли ручкижурналистов, Нуз в седьмой или восьмой раз принялся протирать свои очки. Всембыло известно, что судья занимается этим лишь в моменты обостренной борьбы сосном или скукой. Обычно раз пять в ходе заседания. Неоднократно Джейкуприходилось видеть, как Нуз трет стекла носовым платком, или концом галстука,или полой рубашки, а свидетель в это время продолжает говорить и говорить, апрокурор переругивается с адвокатом, и оба размахивают руками. Но мимо ушей Нузне пропускал ничего – просто все это ему уже чертовски наскучило, даже этотсамый громкий процесс. Он никогда не спал, сидя на судейском месте, даже когдаглаза сами собой закрывались. Нет, в такие минуты он снимал очки, поднимал ихповыше, к свету, затем подносил ко рту, дышал на стекла и начинал тереть их стаким сосредоточенным видом, будто они были заляпаны свиным жиром. После этогосудья водружал очки на нос, однако не проходило и пяти минут, как стекла опятьоказывались грязными. Чем дольше вещал Бакли, тем чаще приходилось Нузузаниматься очками.

Фонтан красноречия Бакли иссяк только через полтора часа –аудитория с облегчением вздохнула.

– Десятиминутный перерыв, – объявил Нуз и, поднявшись сосвоего трона, стремительным шагом вышел в коридор, направляясь к туалетам.

Джейк с самого начала не собирался говорить долго, а послепрокурорского марафона он решил сделать свое вступление еще короче. Немногимнравится выслушивать многословные выступления юристов, особенно тех, ктосчитает, что каждую мелкую деталь необходимо упомянуть не менее трех раз, авещи более значимые нужно просто вдалбливать многократным повторением в головыприсутствующих. Присяжные с особенной неприязнью относятся к юристам-говорунампо двум причинам. Во-первых, они не могут приказать им заткнуться. Они –пленники ложи. За стенами зала никому не возбраняется проклинать прокурора илиадвоката, но присяжным просто запрещено разговаривать. Таким образом, имостается только спать, храпеть, смотреть в упор, дергаться, постоянно подноситьчасы к глазам – словом, подавать недвусмысленные знаки, которые этот зануда всеравно не поймет. Во-вторых, присяжные терпеть не могут длинных процессов.Прекращай болтовню и давай нам факты. А уж мы выдадим тебе вердикт.

Все это Джейк объяснил подзащитному во время перерыва.

– Согласен. Будь покороче, – ответил ему Карл Ли.

Джейк так и сделал. На свою речь он потратил четырнадцатьминут, и жюри с одобрением отнеслось к каждому его слову. Начал Джейк срассуждений о дочерях: какие они особенные, как отличаются от маленькихмальчиков, какого нежного отношения к себе требуют. Он рассказал им о своейсобственной дочери, о совершенно необычных узах, которые их связывают.Объяснить эти узы невозможно, равно как недопустимо и любое вмешательство вотношения отца и дочери со стороны. Джейк признал, что искренне восхищаетсямистером Бакли, который способен простить и даже понять пьяного извращенца, еслитот вдруг вздумает наброситься на его дочь. Вот вам пример действительноговеличия души. Но в реальной жизни они, присяжные, как родители – смогут ли онипроявить ту же терпимость и понимание, если их дочь изнасилуют двое животных,привязав к дереву и...

– Протестую! – выкрикнул Бакли.

– Протест не поддержан, – крикнул в ответ Нуз.

Не обратив внимания на выкрики, Джейк спокойно продолжал. Онобратился к присяжным с просьбой представить себе свои чувства, если бы такоеслучилось с их дочерьми. Он попросил их не осуждать Карла Ли, а вернуть егодомой, в семью. Тему невменяемости он вообще не затронул. Присяжные и самизнали, что до этого очередь еще не дошла.

Быстро закончив свое выступление, Джейк заставил присяжныхощутить разницу между речью прокурора и его собственной.

– Это все? – с удивлением обратился к нему с вопросом Нуз.

Джейк только кивнул в ответ, усаживаясь рядом со своимклиентом.

– Хорошо. Мистер Бакли, можете вызывать своего первогосвидетеля.

– Обвинение вызывает Кору Кобб.

Пейт отправился в комнату для свидетелей за миссис Кобб.Мимо ложи присяжных он провел ее в зал, где Джин Гиллеспи привела мать БиллиРэя Кобба к присяге, а потом предложил женщине сесть в свидетельское кресло.

– Говорите, пожалуйста, в микрофон, – проинструктировал онее.

– Ваше имя Кора Кобб? – в полную мощь своих легких спросилБакли.

– Да, сэр.

– Где вы живете?

– Округ Форд, Лейк-Виллидж, дом номер три.

– Вы являетесь матерью Билли Рэя Кобба, погибшего?

– Да, сэр. – Глаза ее наполнились слезами.

Кора была сельской жительницей, муж бросил ее, когда детиеще не умели ходить. Росли они сами по себе: мать была вынуждена работать в двесмены на маленькой мебельной фабрике, расположенной на полпути между Кэрауэем иЛейк-Виллидж. Они давно отбились от рук. Коре не исполнилось еще и пятидесяти,с помощью краски для волос и косметики она старалась сойти за сорокалетнюю, нона вид ей вполне можно было дать шестьдесят.

– Сколько лет было вашему сыну на момент смерти?

– Двадцать три года.

– Когда вы в последний раз видели его живым?

– За несколько секунд до того, как его убили.

– Где вы его видели?

– В этом зале.

– Где он был убит?

– Там, на лестнице.

– Вы слышали звуки выстрелов?