Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир - Самюэль Элиот Морисон

маниоки и научили их печь из нее хлеб. Натирая ее корни на деревянной терке с кремнями, вставленными в поверхность, они выщелачивали синильную кислоту и замешивали полученную муку в тесто, раскатывали в тонкие лепешки, которые выпекали над огнем на глиняной сковороде. В Гваделупе и на Гаити негры по-прежнему готовят этот хлеб таким же способом, с той лишь разницей, что корни толкут в ступке, а выпекание происходит на куске листового железа над древесным углем. Я сам достаточно часто покупал у местных торговцев горячие pain de cassave и даже оставлял маниоковые лепешки для тостов к завтраку. Заверяю, что хлеб из маниоки длительное время сохраняет вкус и свежесть, превосходя в этом кукурузный, который также повсеместно доступен на Антильских островах.

Девять дней путешественники стояли на якоре в Гваделупе, занимаясь выпечкой хлеба, рубкой дров и наполняя бочки водой. Желая сохранить дружелюбие индейцев, поскольку осознавал, что этим же путем пойдут другие испанские корабли, Колумб отпустил всех заложников, кроме предводительницы с дочерью, которые (по его же словам) остались на борту по собственному желанию. «Бог ведает, что это было за желание, – замечает Лас Касас, – и насколько удовлетворенными чувствовали себя туземцы, лишенные врагами своей госпожи».

20 апреля «Нинья» и «Индия» вышли из Гваделупы в Испанию, «под попутным ветром, иногда переходящим в штиль», – писал Фернандо. Этот визит в Гваделупу стоил флоту еще одного месяца времени, поскольку кораблям пришлось пересекать океан в зоне, где довольно устойчиво дуют пассаты из восточной четверти. О плавании в следующем месяце, с 20 апреля по 20 мая, у нас нет ни единой детали. Провизию, должно быть, добывали ловлей рыбы, поскольку каравеллы шли малым ходом – в «лошадиных широтах» ветер никогда не бывал достаточно силен. Следующая корабельная информация, сохраненная для нас Фернандо, заключается в записи о том, что с 20 мая всем людям установилась урезанная норма суточного пайка: шесть унций хлеба из маниоки и маленькая кружка воды. «Несмотря на то что на борту этих двух каравелл было восемь или девять лоцманов, – добавляет Фернандо, – никто из них не мог точно сказать, где находится флот, хотя сам Адмирал определял месторасположение кораблей несколько западнее Азорских островов».

К несчастью, свежие бризы «прокатили» «Нинью» и «Индию» южнее Азор, люди становились все голоднее и голоднее, и к концу первой недели июня, через шесть недель после отхода из Гваделупы, некоторые испанцы стали подумывать, не отплатить ли людоедам-карибам их собственной монетой, начав с самых упитанных, к которым относились в первую очередь предводительница с дочерью. Менее радикально настроенные испанцы полагали, что мясо карибов может не подойти европейцам, и выдвигали более простое предложение – выбросить всех индейцев за борт, как лишних едоков христианской пищи. По словам Фернандо, Колумб прекратил эту вакханалию, сославшись на человеческое происхождение карибов, следовательно, имеющих те же права: в конце концов, они тоже были человеческими тварями, пусть и дикими. Лично мне думается, что было бы еще лучше, если такой принцип продолжал соблюдаться и на берегу.

Конец этим дебатам был положен вместе с выходом к европейскому побережью 8 июня. Лоцманы, не ожидавшие увидеть землю еще в течение нескольких дней, напоминали «то ли заблудившихся, то ли слепцов», как писал Фернандо, и их предположения о нахождении флота варьировались от Англии до Галисии. Однако еще накануне вечером Адмирал приказал приспустить паруса, опасаясь наткнуться на мыс Сент-Винсент, «за что все над ним посмеялись». Как обычно в таких случаях, Адмирал смеялся последним, поскольку на следующий день они вышли к португальскому побережью близ Одмиры, примерно в 35 милях к северу от мыса Сент-Винсент, на который и ориентировался Колумб. Настоящий моряк еще раз продемонстрировал свои удивительные способности к точному навигационному счислению.

И действительно, в истории всех плаваний Колумба этот переход стал самым аккуратным с точки зрения навигации. Если даже он смог бы уточнить свое положение у Азор, ошибка в 35 миль на выходе к Португалии являлась отличным результатом. Поскольку нигде не отмечено, что эти острова появлялись в пределах видимости (что наиболее вероятно), такая точность переходит в разряд феномена. Я очень сомневаюсь, что какой-нибудь современный мореплаватель смог бы совершить нечто подобное, ни разу не воспользовавшись методом астронавигации. Неудивительно, как писал Фернандо, что после этого изящного выхода к берегам Португалии моряки стали считать его отца «самым опытным и замечательным в вопросах мореплавания».

Повернув на юг и обогнув Сент-Винсент, заросшие водорослями каравеллы пересекли «Испанское море» и 11 июня 1496 года вошли в Кадисский залив. Наконец-то в поле зрения истощенных людей замаячили признаки полноценной еды! Но хотя корабли и были украшены флагами и штандартами, дабы показать себя наиболее браво, второе возвращение Колумба представляло собой довольно жалкое зрелище по сравнению с доблестным флотом, покидавшим Кадис в 1493 году.

В гавани Кадиса, уже почти готовые к отплытию, стояли две каравеллы и нао под командованием Пералонсо Ниноса, груженные провизией для колонии на Эспаньоле. Безусловно, Пералонсо сразу узнал «Нинью», на которой помогал Адмиралу возвращаться домой в 1493 году, и можно лишь представлять его озадаченность появлением незнакомого судна – колониально построенной «Индии». Надо полагать, что горестные индейцы и испанские пассажиры с истощенными телами и «лицами цвета лимона или шафрана», должно быть, сильно обескуражили людей Ниноса.

Третье путешествие в Америку

Глава 37

Подготовка (11.06.1496-25.05.1498)

…Вечером водворяется плач, а наутро радость.

Псалтирь, 29: 6

Сойдя на берег в Кадисе, Колумб переоделся в грубую коричневую рясу монаха-минорита[275], которая впоследствии стала его обычной одеждой во время пребывания в Испании. Очевидно, он считал, что его несчастья были наказанием божественного провидения за гордыню, поэтому снял дорогую одежду, подобающую Адмиралу Моря-Океана, и принял скромное одеяние своих друзей-францисканцев в знак раскаяния и смирения.

Самых верных друзей на берегу Колумб нашел среди духовенства, особенно среди членов монашеских орденов. Ему все больше нравились их благочестие, размеренные беседы и простой образ жизни, поэтому в дальнейших путешествиях он стал предпочитать гостеприимство монастыря гостеприимству кабальеро или гранда. В ожидании вызова от монархов Адмирал поселился в доме Андреса Бернальдеса – викария Лос-Паласиоса и архиепископального капеллана. Этот простой и добрый человек испытывал острое любопытство к далеким землям и «странным» людям. В доме Бернальдеса Колумб наконец смог отдохнуть и восстановить силы и здоровье после изнурительного путешествия домой. Одновременно он описывал викарию историю кубинского путешествия и чудеса Нового Света. Здесь же он оставил на хранение дневники второго плавания и другие документы, которые