Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир - Самюэль Элиот Морисон

– мы помним, что в Первом путешествии экипаж каравеллы насчитывал менее двадцати пяти человек; «Индия» была перегружена ничуть не меньше. Пассажирам приходилось спать на палубе в две смены. Но как же возможно эффективно работать с парусами, если палубы сплошь усеяны человеческими телами? Как можно было прокормить такое количество народа (как мы увидим дальше – почти никак)?

На «Нинье», половина акций которой теперь принадлежала Колумбу, мастером по-прежнему был Алонсо Медель, да и сам состав команды вряд ли претерпел сильные изменения со времени кубинского похода 1494 года. «Индия» находилась под командованием Бартоломео Колина, одного из капитанов флота Агуадо. В число тридцати индейцев входили пленный касик Каонабо, его брат с племянником, а также туземцы, отобранные для обучения в качестве переводчиков. За исключением туземцев, покидающих родную землю, пассажиры были рады получить место на палубе размером два на шесть футов (на двоих), при этом ни один из них не стал лить слезы по поводу отъезда из Изабеллы, когда на рассвете 10 марта 1496 года флот вышел в открытое море.

Учитывая переполненность каравелл, Колумб считал своим долгом совершить переход в максимально сжатые сроки. Возможно, именно поэтому он дожидался марта, когда западные ветры приобретали наибольшую силу. Если бы Адмирал знал о ветрах и течениях столько же, сколько Алонсо де Санта Крус в 1541 году, он пронесся бы с подветренной стороны через Старый Багамский пролив и позволил Гольфстриму пронести каравеллы мимо Флориды на широту Бермудских островов, где смог бы «поймать» мощный попутный вест. Этот длинный обходной путь занял бы меньше времени, но прошло много лет, прежде чем он был открыт. Вторым лучшим маршрутом в Испанию был тот, который выбрал сам Колумб в 1493 году, продвигаясь вдоль Северной Эспаньолы (здесь не было опасных мелей, на которых когда-то затонул испанский галеон с сокровищами, найденный сэром Уильямом Фипсом[274]) до залива Самана. А далее – на север к зоне устойчивых западных ветров. Отметим, что, следуя этим курсом на двенадцати судах в 1494 году, де Торрес совершил переход «от берега до берега» всего за двадцать пять дней; нечто подобное отмечает и Овьедо, упоминая, что в 1525 году четыре каравеллы прошли от Санто-Доминго до Севильи за такое же время. Во время второго испанского перехода в марте – апреле 1495-го, возвратившем в Испанию де Кунео, де Торрес попытался пройти на восток, значительно увеличив время плавания. Об этом Колумб, скорее всего, узнал от капитанов и лоцманов флота Агуадо, вышедшего из Испании через несколько месяцев после прибытия де Торреса. Почему же тогда Адмирал пошел «плохим», более долгим курсом? Возможно, находясь в перегруженном состоянии, он боялся потерять связь с землей. Сейчас мы уже не можем точно определить преследуемые им цели, однако маршрут был выбран очень неудачно, и Колумбу просто повезло, что он не попал в штиль в знаменитых «лошадиных широтах». В противном случае добрая половина пассажиров умерла бы с голода.

Бартоломео Колумб, оставленный на должности аделантадо, отплыл на борту «Ниньи» до Пуэрто-Плата – братья решили осмотреть это место как возможное для основания новой столицы.

После короткой разведки решение было принято в пользу «Озамы», после чего Христофор и Бартоломео нежно простились друг с другом, и аделантадо вернулся в Изабеллу по суше. Лас Касас, позже ставший настоятелем доминиканского монастыря на горе Пуэрто-Плата, не раз шутливо возмущался, что его родной форт «обнесли» стороной. По словам доминиканца, Бартоломео был настолько предубежден в пользу Санто-Доминго, что «нашептал» Адмиралу о якобы никуда не годной воде в местных ручьях. Из-за этого разведывательного захода и пассатов, дующих параллельно побережью, «Нинье» и «Индии» потребовалось целых двенадцать дней, чтобы пройти вдоль Эспаньолы, и только 22 марта каравеллы потеряли из вида мыс Энгано.

Ветра из восточного квадранта не стихали, и мучения экипажа продолжались. Остается лишь непонятным, лавировал ли Колумб внутри или за пределами Пуэрто-Рико и Виргинских островов (вероятнее всего – внутри, поскольку волнение в этой зоне несравнимо меньше, а с берегов иногда поддувает «полезный» ветер). 6 апреля, то есть через четыре недели после выхода из Изабеллы (как было сказано выше, за это время можно было бы доплыть до Испании, если бы только Колумб выбрал «правильный» маршрут), ситуация с провизией приняла настолько угрожающий характер, что Адмирал решил зайти на Гваделупу и пополнить припасы местной едой. В субботу днем, 9 апреля 1496 года, «Нинья» и «Индия» встали у Маригаланте – острова, где Колумб официально вступил во владение Карибами, а на следующее утро Адмирал отдал приказ держать курс на Гваделупу. Моряки (впрочем, как это было и будет во все времена) возражали против выхода из порта в воскресенье, и приказ вызвал обычное ворчанье. Без сомнения, защитники морских традиций («а-мы-вас-предупреждали…») будут довольны тем, что произошло дальше.

Суда подошли к Гваделупе, бросили якоря недалеко от старой стоянки и выслали на берег шлюпку с вооруженными моряками. Она не успела коснуться пляжа, когда из леса выбежало множество женщин, осыпающих нежданных посетителей градом стрел, к счастью никого не задевших. Должно быть, Колумб пришел к выводу, что это вовсе не Матинино, а тот самый остров амазонок, о котором он был наслышан во время Первого путешествия.

Несколько гаитянских пленниц было отправлено на берег, чтобы сказать амазонкам о миролюбивых намерениях испанцев и намерении приобрести хлеб. Вернувшись обратно, те сообщили, что у самих амазонок нет ничего лишнего, а мужья, находящиеся сейчас в северной части острова, непременно снабдят христиан всем необходимым. Каравеллы снялись со стоянки и пошли вокруг юго-западного мыса Гваделупы, до бухты с деревней (вероятно, Ансе-а-ля-Барк). И снова шлюпка, отосланная к берегу, попала в засаду. В моряков были выпущены «тысячи стрел», и лишь только лишь несколько метких артиллерийских выстрелов заставило туземцев отступить в лес. Испанцы разграбили и разрушили их хижины, но не нашли в них ничего ценного, за исключением нескольких красных попугаев guacamayos размером с цыплят, немного меда и воска (как писал Фернандо). Правда, к последнему утверждению весьма скептически отнесся Лас Касас: «Я никогда не слышал ни о меде, ни о воске ни на этих островах, ни на материке». Туземцы отступили так быстро, что так и оставили в одной из хижин человеческую руку, поджаривающуюся на вертеле.

Вооруженные испанцы, преследовавшие индейцев в горах, сумели схватить трех мальчишек и десяток женщин, одна из которых была либо женой касика, либо сама возглавляла эту деревню. Оказалось, что, даже удерживая этих туземцев в качестве заложников, с ними можно было иметь дело. Женщины продали им некоторое количество