Золотая чаша - Генри Джеймс

четким и ровным, что, будь возможно каким-то образом скрепить их вместе, чаша все еще смотрелась бы очень красиво и на расстоянии нескольких шагов вполне могла сойти за целую. Но поскольку скрепить их было нечем, кроме ладоней Мегги в те несколько мгновений, пока они были приложены к чаше, оставалось только аккуратно пристроить почти равные половинки сосуда рядом с его подножием и предоставить им лежать так, на глазах у ее мужа. Она выполнила все это без единого слова, но как бы с целью произвести определенное впечатление – хоть ей и показалось, что это несложное действие заняло невероятно много времени. Америго тоже молчал; впрочем, его молчание как бы отражало угрозу, скрытую в действиях княгинюшки. Всем своим поведением она словно приказывала ему наблюдать за нею с особым вниманием. У него не должно остаться ни малейших сомнений: она знает; но в планы Мегги совершенно не входила ненужная трата слов. Ему необходимо подумать, это она сознавала яснее всего; пока для нее было важно лишь одно – чтобы он догадался, как обстоит дело.

Весь этот день Мегги была уверена, что он уже догадался или, по крайней мере, инстиктивно насторожился, она даже поделилась с Фанни Ассингем своими соображениями на этот счет. Но она оказалась не совсем права в своих прогнозах касательно результатов его беспокойства. Страх остаться в стороне перевесил даже страх приблизиться к жене; князь все-таки пришел, даже рискуя принести свои страхи с собой – ах, какие еще нужны доказательства, когда она в первую же минуту безошибочно почувствовала, что он действительно принес с собою свой страх, как ни крепился, как ни готовился к тому, чтобы не выдать себя ни единым неверным словом, и теперь его страх метался между ними, не находя выхода, и секунды лихорадочно бились под его тяжестью, словно пульс больного в жару под рукою врача.

И оттого в присутствии мужа Мегги не могла избавиться от ощущения, что, хоть чаша и разбита, причина по-прежнему цела, та причина, почему она приняла свое решение, та, для которой она вызвала сегодня подругу, та, ради которой она продемонстрировала мужу осколки; все это была одна и та же причина, и Мегги своим донельзя напряженным сознанием понимала, что поступок Фанни, так испугавший ее мужа, никоим образом не повлиял на нее саму, а исключительно и непосредственно на князя – ему и справляться с этим по мере сил. Поэтому Мегги необходимо было выиграть время – не для себя, для Америго, сама она давно уже – как ей казалось, много, много часов – измеряла время вечностью, и вечностью ей предстояло жить отныне. Ей хотелось сказать мужу: «Бери его, бери, сколько тебе нужно; устрой как-нибудь так, чтобы страдать не так сильно или, по крайней мере, чтобы страдание не исказило, не обезобразило твое лицо. Главное – постарайся понять, увидеть то, что я вижу, и на этой новой основе решай, не торопясь. Посоветуйся с Шарлоттой, скоро у тебя будет такая возможность, ведь тогда ты сумеешь сделать все гораздо лучше, гораздо удобнее для нас обоих. И самое главное – не показывай мне свое лицо, пока не справишься с ним вполне, пока не уберешь с него уродливую растерянность и чудовищное смущение, пока не восстановишь нарушенное моим поступком несравненное совершенство». Методично расставляя безделушки на каминной полке, она, по правде сказать, была на волосок от того, чтобы обратиться к князю с подобной мольбой; впрочем, ей уже было ясно, что весь этот случай уже почти остался позади, что им нужно ехать в посольство, а князь еще не одет, а сама она хоть и одета, но наверняка ужасно раскраснелась, и весь ее взволнованный облик может вызвать у гостей посла множество нежелательных предположений, так что следует провести несколько минут перед зеркалом, дабы хоть отчасти поправить дело.

Тем временем Америго все-таки уловил ее невысказанную мольбу об отсрочке; передвигая с места на место статуэтки на камине, она как бы упрашивала его подождать, пока она будет в состоянии высказаться, как обещала за нее миссис Ассингем. Пауза стала новым испытанием для силы духа Мегги, хотя заговорила она в конце концов совсем не потому, что не выдержала напряжения. Старательно пряча от мужа глаза, она тем не менее все настоятельнее ощущала, как напряженно работает его мозг. Была даже минута, когда, повернувшись к Америго спиной, Мегги вновь испытала в высшей степени странное желание пощадить его, уже раз коснувшееся ее среди всех ее забот крылом дикой птицы, влетевшей по нечаянности в темную шахту колодца и заслонившей на миг крошечный кружок далекого неба.

Удивительно, право, но Мегги вместо того, чтобы ожесточиться при мысли о нанесенной ей обиде, напротив, понемногу смягчалась, и чем больше думала об этом, тем изумлялась сильнее. Дело оборачивалось страннее некуда: вот она наконец уверилась вполне, в ее распоряжении факты во всей их неприглядности, так что и прибавить нечего, а она, только лишь оттого, что находится рядом с ним в полном молчании, уже начинает ощущать разрыв между сознанием и действием. Невероятно, но они уже не связаны воедино; вернее сказать, сознание не желает уступить ни дюйма, прочно врывшись ногами в почву, зато действие понемногу начинает колебаться, подобно некой обширной, но невесомой сущности, возбуждаемой собственной способностью возноситься над землей. Оно жаждет свободы, оно жаждет независимости, оно жаждет – не правда ли? – отправиться на поиски собственных чудесных и увлекательных приключений. А обрекает его, так сказать, взять на себя ответственность свободы – как тотчас же угадала Мегги – растущая с каждым уходящим мгновением возможность, что теперь она станет мужу более необходима, чем прежде, что эта новая необходимость зарождается между ними прямо сейчас, вот в эту самую минуту. Настолько новая, подумалось Мегги, что ничего подобного ему до сих пор не приходилось испытывать; в сущности, только теперь она впервые стала нужна ему по-настоящему. Нет-нет, он использовал ее и раньше, и даже получал от этого немалое удовольствие, но он не нуждался в ней, а теперь ситуация начинает стремительно меняться. И огромное преимущество такого поворота событий заключается в том, что ей уже не придется больше хитрить, притворяться, что-то подстраивать; достаточно лишь держаться неизменно просто и прямо. Все еще стоя к нему спиной, Мегги сосредоточенно размышляла, как бы получше это осуществить, но вот ей все разом стало ясно, и она обернулась, дабы немедленно воплотить свою идею в жизнь.

– Фанни Ассингем разбила ее, когда узнала, что в ней трещина и что она расколется, если