Золотая чаша - Генри Джеймс

Но Фанни решительно перебила ее:

– Мы знаем только одну действительно важную вещь, один-единственный факт, который что-то для нас значит.

– Это который же?

– Тот факт, что твой муж никогда, никогда, никогда!.. – Она на мгновение умолкла от чрезмерной торжественности своих слов и лишь молча воззрилась на подругу через всю комнату.

– Что именно никогда?

– Никогда и вполовину не интересовался тобою так, как теперь. Неужели ты в самом деле этого не чувствуешь, душенька?

Мегги не торопилась отвечать.

– Пожалуй, мне помогает почувствовать это все то, о чем я тебе сейчас рассказывала. То, что сегодня он бросил даже соблюдать внешние приличия, откровенно избегает меня, ни разу не зашел… – Она покачала головой, словно отвергая всякую возможность благоприятного толкования. – Это, знаешь ли, все потому же.

– А коли так!..

Фанни Ассингем отчаянно искала выход, и внезапно на нее снизошло озарение. Она подняла чашу, держа ее двумя руками, высоко над головой и улыбнулась из-под нее княгинюшке, как бы давая понять, что действует с обдуманным намерением. На мгновение замерла, преисполнившись сознанием своей мысли и своего деяния, поддерживая в воздухе драгоценный сосуд, а потом, приняв в расчет полоску свободного от ковра, твердого лакированного паркета в нише окна, возле которого она стояла, резким движением обрушила чашу вниз и с дрожью восторга увидела, как та ударилась об пол и раскололась на части. Миссис Ассингем вся раскраснелась от сделанного усилия, а Мегги – от изумления, и целую минуту между ними ничего более не происходило. А затем:

– Что такое эта чаша означала для тебя, я теперь и знать не желаю; этого больше нет! – объявила миссис Ассингем.

– А что, интересно знать, она означала, моя дорогая?

Звучный голос раздался в тишине, словно поступок Фанни спустил невидимую пружину. Обеих дам, целиком захваченных происходящим и позабывших обо всем на свете, он поразил почти так же сильно, как звон разбившегося хрусталя. Они и не заметили, как отворилась дверь комнаты, пропуская князя. Мало того: он, видимо, успел застать завершение подвига Фанни и сейчас неотрывно смотрел на сверкающие осколки у ног этой леди, ничем не заслоненные от его взора. Вопрос князя был адресован жене, но взгляд его от разбитой чаши немедленно обратился к лицу гостьи. Та ответила ему таким же прямым взглядом; надо думать, им не случалось настолько исчерпывающе понимать друг друга без слов с тех самых пор, как он появился на Кадоган-Плейс накануне своей свадьбы, в тот день, когда приехала Шарлотта. Каким-то образом напряжение, сгустившееся в комнате, позволило им вновь вернуться к тогдашнему общению душ – может быть, во исполнение данных в тот раз обетов. Стремительная игра безмолвного призыва и завуалированного отклика продолжалась достаточно долго, чтобы повлечь за собою сразу несколько следствий; во всяком случае, достаточно долго для того, чтобы миссис Ассингем могла оценить, с какой быстротой Америго справился с потрясением, мгновенно разгадав значение открывшихся ему вещественных свидетельств вдохновенного поступка Фанни – поистине, вдохновенного свыше, поняла она теперь, глядя на князя. Она смотрела на него и смотрела. Так много хотелось ей сказать! Но Мегги смотрела тоже, смотрела на них обоих; и потому из многого старшей дамой было сказано только лишь одно. Нужно было ответить на его вопрос, в силу их взаимного молчания так и повисший в воздухе. Уже собираясь уходить, оставив на полу золотую чашу, расколотую на три куска, Фанни попросту переадресовала вопрос князя его жене. Скоро все они встретятся снова, сказала она, обернувшись от двери, а насчет того, что означала чаша для Мегги… Несомненно, Мегги уже и сама готова ему рассказать.

10

Оставшись наедине с мужем, Мегги, однако, заговорила не сразу. В ту минуту у нее было одно желание – не смотреть на него, пока он не успеет привести свое лицо в порядок. Она видела вполне достаточно в минуту первого изумления сразу после того, как он вошел, и это определило ее следующее движение. Тогда она поняла, как глубоко и прочно, научив быстро и верно угадывать его смысл, врезалось ей в память другое его выражение, озарившее ярким светом ее взволнованную душу в вечер его позднего возвращения из Мэтчема. Пусть в тот раз оно лишь промелькнуло и мгновенно исчезло; но Мегги открылись возможные его значения, и одно из них, самое уместное в данном случае, весьма вероятно, пришло ей на ум, и времени раскрыть для себя его смысл вполне хватило, пока Фанни выходила из комнаты. Смысл, открывшийся Мегги, заключался в открытии, сделанном князем, в том, что его внимание невольно привлекли экзальтация их гостьи и не успевшее еще отзвучать эхо ее слов, буквально кричавшие о происшествии, случившемся в самый миг его неожиданного выхода на сцену. Не так уж противоестественно, что князь не связал это происшествие с тремя осколками некоего предмета, по-видимому, довольно ценного, которые лежали на полу и, хотя он смотрел на них через всю комнату, сохраняя дистанцию, все же смутно, но явственно напоминали о чем-то страшно знакомом. Это была всего лишь боль, всего лишь непроизвольная реакция на шок – словно неистовый поступок Фанни физически подействовал на князя, как действует удар по лицу, заставляя горячую кровь прихлынуть к щекам. Мегги отвернулась, отчетливо сознавая, что не хочет видеть его боль; ей нужна была всего лишь простая уверенность, а вовсе не разоблачающая красная отметина, пылавшая на его красивом лице. Если бы можно было продолжать разговор с завязанными глазами, Мегги предпочла бы поступить именно так; если уж необходимо сказать то, что она сейчас скажет, и выслушать то, что он ей на это ответит, то слепота в подобном случае могла бы оказаться истинным благодеянием.

Молча Мегги подошла туда, где ее подруга, – которая никогда не была ей таким настоящим другом, как в ту минуту, – отважилась на столь удивительное деяние. Под взглядом Америго Мегги собрала с пола блестящие осколки.

Шуршащий шелком наряд и многочисленные драгоценные украшения не помешали ей смиренным поклоном отдать дань бережно соблюдаемому порядку. Но оказалось, что она может удержать в руках одновременно лишь два осколка. Мегги отнесла их к каминной полке и аккуратно положила на почетное место, где стояла сама чаша, прежде чем попала в руки Фанни. Затем Мегги вернулась, чтобы подобрать отломленную ножку с увесистой подставкой, отнесла ее все к тому же камину, очень старательно установила в самом центре и сделала попытку приложить на место отколотые куски. Благодаря скрытой трещине раскол получился таким