Плач к Небесам - Энн Райс

— Да, — ответила Кристина. — Здесь много чемуможно научиться, много чего можно написать. — Тут выражение ее лица сноварезко изменилось, и она добавила удивительно дружеским тоном: — Когда оперныйсезон закончится, я, возможно, последую за вами, синьор Трески. Я стану однойиз тех сумасшедших женщин, что сопровождают великих певцов по всемуконтиненту. — Глаза ее были распахнуты, но лицо казалосьозабоченным. — Может быть, я не смогу писать, не слыша вашего голоса.

Тонио страшно покраснел. И услышал сквозь оцепенение, какГвидо громко расхохотался.

Но она была так молода и совершенно не понимала, как могутбыть истолкованы ее слова! Она вообще не могла находиться здесь одна, безграфини! Стоит только посмотреть на нее, на точеную фигурку, на округлостигрудей, так жестоко стиснутых кружевным краем корсажа...

Он чувствовал, как полыхает лицо.

— О, это было бы просто чудесно! — воскликнулГвидо. — Ты ездила бы с нами повсюду, и повсюду появлялись бы портреты кистивеликой Кристины Гримальди, и твоя слава гремела бы по всей Европе. Скоро насстали бы приглашать петь лишенные слуха или даже абсолютно глухие люди толькопотому, что им захотелось бы, чтобы ты увековечила их в масле или пастели!

Она засмеялась, чуть покраснев, и легонько тряхнулаволосами. Ее белая шея была влажной, и кудряшки колечками прилипали к щекам.

— Графиня тоже ездила бы с нами, — с оттенкомпритворной скуки в голосе продолжал Гвидо, — и мы путешествовали бы всевместе.

— Разве это не было бы прекрасно? — прошепталаона, внезапно погрустнев.

Тонио сообразил, что все это время просто пялился на нее,как невежа, и быстро отвел глаза. Он пытался думать, пытался сочинить хотькакую-нибудь короткую фразу. Но что он мог ей сказать? Вся их теперешняяболтовня больше подходила легкомысленным дамам, склонным к адюльтеру, а в этойженщине было что-то чистое и серьезное. Совсем недавно овдовевшая, она походилана бабочку, выбирающуюся из кокона.

А еще из-за своей хрупкости она казалась совершенно чужероднымсозданием, в ней было что-то утонченно экзотическое.

Тонио снова поднял на нее взгляд — потому что не мог несмотреть — и, даже не глядя на Гвидо, почувствовал некоторую перемену в егонастроении.

— Но если отвечать на ваш вопрос серьезно, синьор Трески, —сказала она в той же простой манере, — я сняла мастерскую на площадиИспании. И собираюсь там жить. Гвидо был так любезен, что согласился позироватьмне и терпел, пока я возилась с освещением.

— Да, нам пришлось перемещаться с места на место каждыепять минут или около того, — притворно пожаловался Гвидо. — Иразвешивать по стенам десятки картин. Но это действительно отличная студия.Когда буду чувствовать себя усталым и раздраженным, смогу ходить туда пешком исмотреть, как Кристина работает.

— Да, обязательно! — явно обрадовалась она. —Ты должен приходить в любое время. И вы должны приходить, синьор Трески.

— Милая моя, — сказал вдруг Гвидо, — не хочутебя торопить, но если ты еще хочешь впустить сюда своих служанок и поднятьнаверх сундуки и чемоданы, нам нужно уходить немедленно, а то потом будемспотыкаться в темноте.

— Да, ты прав, — ответила она. — Так выпридете завтра, синьор Трески?

Какое-то мгновение Тонио молчал. А потом промычал что-то,означавшее как будто бы согласие. Но тут же быстро спохватился и, запинаясь,пробормотал:

— Я не могу. Не могу. Я имею в виду, синьора, что... Яблагодарю вас, но мне надо заниматься, ведь осталось меньше месяца до премьеры.

— Понимаю, — мягко ответила она. И, еще разлучезарно улыбнувшись ему через плечо, извинилась и вышла из комнаты.

Тонио мгновенно оказался у двери. Он был уже на садовойдорожке, когда Гвидо схватил его за руку выше локтя.

— Я бы сказал, что ты был очень груб, если бы непредполагал, что на то есть причина, — серьезно сказал маэстро.

— И какая же это причина? — спросил Тонио сквозьзубы.

Ему показалось, что Гвидо сейчас взорвется от гнева. Но тотлишь сжал губы и прищурился, словно сдерживая улыбку:

— Ты хочешь сказать, что сам себя не понимаешь?

Последующие три дня Тонио занимался с раннего утра допоздней ночи. Дважды он порывался покинуть дворец, но тут же менял своерешение. Гвидо уже передал ему все для него написанное, и теперь Тонио долженбыл работать над мелизмами, готовясь варьировать арии бесконечное число раз. Ниодно исполнение на «бис» не должно звучать точно так же, как предыдущее. Тонионужно было быть готовым к любому требованию момента или к любому изменениюнастроения слушателей. Поэтому он оставался дома, обедал, не отходя отклавесина, и работал, пока не валился в постель.

Слуги между тем собирались у дверей его комнаты, чтобыпослушать пение, часто доводившее Паоло до слез. Даже Гвидо, который обычнооставлял Тонио днем одного и навещал Кристину Гримальди в ее мастерской, как-топеред уходом остался послушать еще несколько тактов.

— Когда я слышу, как ты поешь, — вздохнулмаэстро, — я не боюсь самого черта в аду.

А Тонио нисколько не обрадовался этому замечанию. Ононапомнило ему о страхах Гвидо.

Однажды, прямо посреди арии, Тонио вдруг прервал пение ирассмеялся.

— Что случилось? — удивился Паоло.

Но Тонио смог лишь покачать головой.

— Там собираются быть все, — прошептал он. На мигзакрыл глаза и, резко вздрогнув, снова засмеялся.

— Не говори об этом, Тонио, — с отчаянием в голосепроизнес Паоло и стал кусать губу. Ему страстно хотелось услышать от Тониочто-нибудь ободряющее. Слезы были готовы брызнуть из его глаз.

— Почти как публичная казнь, — пояснил Тонио,успокоившись. — В том случае, если все пойдет наперекосяк. — Он сноватихо рассмеялся. — Прости, Паоло, ничего не могу с собою поделать. —Он старался быть серьезным, но у него не получалось. — Там будут все,абсолютно все.

Он опустил сложенные руки на клавиатуру и затрясся отнеслышного смеха. Только теперь он понял, что на самом деле означает дебют. Этовеликое приглашение пойти на риск самого ужасного публичного провала, какойтолько возможен в жизни.

Он перестал смеяться только после того, как увидел страданиена лице Паоло.

— Ну, давай работать, — сказал он, открываяноты, — и не обращай на меня внимания.

* * *