Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

Он все еще стоял у окна, за которым уже сгустилась темень. В черном стекле Олег видел лишь свое отражение да мерцающий жарок сигареты — то затухающий, то разгорающийся вновь. В этом своеобразном зеркале, если смотреть наискосок, были видны часть прохода с ковровой дорожкой на полу, вход в соседнее купе. Там возле проема двери о чем-то оживленно спорили двое мужчин. Вот они посторонились и показалась проводница. Олег, не оборачиваясь, прижался к окну, пропуская ее. Она подала чай в его купе. На обратном пути спросила у Олега:

— Вам, молодой человек, тоже принести?

— Не надо, — буркнул он.

— Понятно, улыбнулась она. — В столицу — за счастьем.

— А хотя бы и так. Тебе-то что?

— Да ничего. Просто сейчас многие такие едут, которые все курят и в окно смотрят, ничего не видя.

Не замечают? — Олег дерзко, снизу вверх, окинул ее взглядом. — Сочувствую. Тебя это, должно быть, очень огорчает?

У нее сузились глаза, в сердитом изломе выгнулись бровки, но она сдержалась, не высказала то, чего он, несомненно, заслуживал: видимо, вовремя вспомнила, что находится на службе. И все же, кажется, сумела достойно ответить.

— Конечно, огорчает, — охотно согласилась с ним. — Более того, возмущает! Человек едет в институт, а ему впору посещать детсад, где преподают первые уроки вежливости.

При этом она мило кивнула ему и ушла по своим делам. Олег только после ее ухода понял, как уела его эта девчонка. В сердцах ткнул окурок в пепельницу и, возвратившись в купе, забрался на свою верхнюю полку. Внизу, будто одна семья, расположившись за столиком и угощая друг друга домашними яствами, еще чаевничали попутчики. Они приглашали и его подкрепиться, но Олег поблагодарил, сказал, что на ночь не ест.

— Пожалуй, в этом есть резон, — лукаво поглядывая сквозь стекла очков в анодированной оправе и поглаживая седую, аккуратно подстриженную бородку, заговорил мужчина, которого Олег посчитал если не профессором, то уж непременно каким-нибудь кандидатом наук. — Китайцы, например, проповедуют: «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин — отдай врагу».

— Занятно, — отозвалась единственная в их купе женщина. — Мой в шахте трудится. Ему только дай и дай поесть. Килограмм мяса, по меньшей мере, должен употребить. Какую же работу от него ждать, если держать на декохте?

— Во, во, поддержал ее тот, что помоложе, с аппетитом уминающий жареную курицу. Я у мартена загораю. За смену сто потов сходит. Кусок в горло не лезет. Все больше на газировку нажимаем. Зато уж по свободно, извини-подвинься, наверстываем. Иначе откуда силе взяться?! А китайцы нам не пример. Не от хорошей жизни эту премудрость нм вдалбливают.

Олег повернулся лицом к стопке, закрыл глаза. Там, внизу, все еще обсуждался китайский вопрос. Говорили о бесчинствах хунвейбинов, чьими руками изменившее марксизму руководство Китая расправлялось со старыми партийными кадрами; истинными марксистами-ленинцами. Вспомнили события на острове Даманском... Олег уже различал их по голосам. Тот, интеллигентного вида пожилой мужчина, оказавшийся бригадиром полеводов одного из колхозов Марьинского района, как бы размышлял вслух:

— К такому вероломству внезапно не приходят. Видать, давно живет по-волчьи. А оно же известно: как волка пи корми, он все равно в лес смотрит.

— Да уж подкармливали по щедрости душевной, от себя отрывая, а они, видал, как!..

Постучавшись и спросив разрешения, вошла проводница. Вот уж действительно эта девчонка умела очаровывать и вниманием, и улыбкой, и к месту сказанной шуткой. Она предложила газеты, журналы. Нс купить их было невозможно, как и билеты денежно-вещевой лотереи, на которые, по ее утверждению, непременно выпадет выигрыш. Потом она собрала порожние стаканы, пожелала спокойной ночи и, прежде чем уйти, озорно качнула головой в сторону Олега.

— Проспал свое счастье. Теперь останется без «Запорожца».

— Ив самом деле, — едва за нею закрылась дверь, заговорил сталевар, — силен дрыхать наш парняга.

— Молодое, беззаботное, — с теплотой в голосе сказала женщина.

— Ну, забот у поступающих больше чем достаточно, — возразил колхозный бригадир, — Сейчас не так просто попасть в институт — всюду конкурсы. Просто парень крепкий, уверенный в себе.

Все они были далеки от истины. Да и откуда им знать, что у него каждый нерв трепещет, голова идет кругом. Не успел порадоваться столь удачно сложившимся обстоятельствам, позволившим спешно уехать из Алеевки, как вдруг открылось, что его отъезд, по-существу, ничего не меняет. Пройдет еще немного времени, тайное в их отношениях со Светкой станет явным, и тогда... Ему снова стало страшно, и он поспешил прогнать тревожные мысли о неизбежном конфликте с отцом, матерью, Светкиными родителями. Теперь Олег сожалел о сказанном Светке там, в посадке, когда что-то обещал, с чем-то соглашался, добиваясь последней, прощальной, как ему думалось, близости с ней. Тем более его посулы оказались напрасными — воспользоваться Светкиной уступчивостью не удалось из-за того паразита, вздумавшего красть колхозную кукурузу и напугавшего их до смерти своим внезапным появлением.

Олег досадовал, что еще раз не увиделся со Светкой, не поговорил с ней перед отъездом. Ему казалось, если б сказал откровенно, что не любит ее, небось, и дня не носила бы его ребенка...

Внизу еще беседовали соседи, шелестели газетами. Первой начала укладываться женщина. Олег уже знает, что она едет в Ярославль к сыну, работающему инженером на шинном заводе, невестке, окончившей экономический факультет, и недавно родившемуся внучонку — весь вечер хвасталась этим пацаном, которого даже и не видела. Потом на противоположную полку взобрался сталевар. У него путевка на экскурсионный теплоход — плавучий дом отдыха. С Химкинского водохранилища пойдут на Волгу, к ее низовью. Кинокамеру с собой прихватил — хочет фильм сделать. Он только прикоснулся к подушке и сразу уснул. А бригадира полеводов на ВДНХ пригласили — опытом делиться. Это он перед тем, как лечь, защелкал выключателями. На потолке зажегся синий плафон, наполнив купе мягким полумраком.

Вскоре они уже спали. Прислушавшись к их ровному дыханию, Олег невольно им позавидовал — спокойным, счастливым... Они уверены в себе, в завтрашнем дне, знают, чего хотят и что ждет впереди. Это он один среди них неустроенный, неприкаянный, загнанный жизнью в тупик, из которого нет выхода. Будущее представлялось таким же темным, беспросветным, застывшим, как эта, сгустившаяся за окном вагона ночь. Даже поезд будто увяз в ней, словно пробуксовывал на месте, громыхая и вздрагивая от напряжения. Однако он мчался, преодолевая пространство в соответствии с действующим расписанием, — скорый фирменный поезд «Донбасс», обслуживаемый похожими на стюардесс проводницами, — но, конечно, не мог увезти Олега от самого себя, от того,