Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

— Возить меня будешь, а то рачки ползать неохота.

— Ишь ты какой! воскликнул Ромка. Мне тот «Запорожец» и задаром не нужен. То ли дело самоходка! — Подъедешь к пивной: эй, братья славяне, передайте инвалиду войны кружечку! Или сто граммов где подвернутся. Выпьешь, дальше поехал. И перед Ленькой Глазуновым не «надо отчитываться..,

Выпили по второй, чтобы земля была Геське пухом, хотя могильная земля нисколько не легче обыкновенной, да и Герасиму уже безразлично все это... Сергею Тимофеевичу подумалось, что все в мире бренно, что всему приходит свой час и никому не избежать конца... Он понимал, что повторяет давно известное, но это его не смутило. Он теперь знает: сколько бы предыдущие поколения ни раздумывали о жизни и смерти, ныне живущие и те, кто еще будет приходить в мир, не останутся равнодушными к этому зловещему соседству, потому что холод приближающегося небытия в свое время коснется каждого из них, и в каждом отбушует буря неповторимых чувств. И, наверное, каждый встретит свой смертный час, как жил: со страхом или с мужественным спокойствием, бунтуя, ожесточаясь или смиренно, безропотно или, может быть, даже с этакой удалью, еще и слабеющей рукой шевельнув на прощанье, дескать, покедово, до встречи на том свете...

Охваченный печалью, Сергей Тимофеевич налил еще. А выпив. Всплакнул, испытав острую жалость к Герасиму, к себе — ему вдруг в обнаженной жестокости явилась мысль о том, что из жизни начало уходить его поколение, что пришел черед ровесникам, а значит, и ему, Сергею Пыжову...

В подобных случаях обычно говорят: то, мол, водка плачет. Только уж очень пьяным Сергей Тимофеевич не был. Тут больше сыграла роль столь поразившая его неожиданная мысль. Ведь даже на войне, когда смерть никого не щадила, можно было погибнуть, но можно было и остаться живым, — им же с Герасимом тогда повезло. А от этой — временной, набрасывающейся на человека тяжестью прожитых лет — еще никому не удавалось и не удастся уйти.

Конечно, будь он вовсе трезвым, разве обратился бы к довольно-таки банальным сентенциям, разве позволил бы себе так расслабиться, раскиснуть? Очевидно, все же сработал алкоголь. Именно он вызвал несвойственное Сергею Тимофеевичу желание напиться. Анастасия Харлампиевна, как могла, сдерживала его, а он упрямо твердил:

— Герасим умер! Понимаешь, друг умер!..

...Опьянение ему было необходимо, хотя он и не подозревал этого, еще и для того, чтобы забыть о бессилии перед своей будущей смертью, а также, чтобы снять напряжение от более чем обильных нервных и физических перегрузок, испытанных им в последнее время на заводе.

* * *

— Значит, не выкарабкался твой дружок, встретившись на следующий день с Сергеем Тимофеевичем, сочувственно проговорил Пантелей Пташка.

— Да, проводил Герасима, — отозвался Сергей Тимофеевич. — Проводил.

— Я вчера прямо из города к тебе, а ты — на похоронах... Умер-то Герасим от чего?

— Инсульт. Среди ночи... К утру уже и остыл.

— Ну, хоть не мучился и близких не мучил.

Они стояли в очереди за деньгами — давали получку. Обычно Сергей Тимофеевич не очень спешил к кассе: наведывается под конец — тогда не так многолюдно. А нынче, поиздержавшись в отпуске, торопился быстрее получить — надо было Олега собирать в дорогу. Это Пантелей, как праздника, ждет выдачи зарплаты. Получив, не торопится уходить. Для него тут и кино, и спектакль, и профсоюзное собрание, когда на повестке Дня остаются «разные».

— То у меня, — продолжал Пантелей Харитонович, — свояка вот так прищучило, да не совсем. Парализовало. Руки, ноги отняло, не говорит мычит что-то непонятное, под себя ходит... Ни больше, ни меньше — чурка с глазами. Представляешь, Тимофеич, три года семью мытарил.

— Тут уж ничего не поделаешь — кому что, — проронил Сергей Тимофеевич.

— Не-е, то лучше, что Герасим без проволочки убрался. Р-раз, и все, концы никому ничего не должен. Мне бы такую смерть.

— Ты о ком это, Харитоныч? — спросили у него сзади.

— Да вон дружок Сереги. На дверях работал с машинной стороны. Только пришел в цех...

— А, которого скорая помощь забирала?

— Он. Вчера пригребли.

И пошли они дальше от одного к другому — разговоры о кончине вот того новенького дверевого, что упал на обслуживающей площадке, как обычно, в подобных случаях, искажаясь, обрастая домыслами, небылью. А Пантелей Харитонович принялся рассказывать Сергею Тимофеевичу о своей встрече с секретарем обкома. Возле них, отойдя от кассы, остановился Семен Коряков. Пряча деньги поглубже в карман, проговорил:

— Отхватил сайки с квасом.

— Мало, что ли? — поинтересовался Пантелей Харитонович.

— Вкалываешь, вкалываешь, а получаешь...

— Ну когда наш Семен был доволен заработком? — скептически заметил Сергей Тимофеевич. — Что-то не помню такого.

— Верно, — с вызовом ответил Семен. — Я ж говорил вам, Тимофеевич: живу в соответствии с партийной программой, которая предусматривает повышение материального благосостояния трудящихся, потому что из года в год растут запросы рабочего человека. И этому способствует, как указано в газетке, научно-техническая революция. А у вас культовские замашки никак не выветрятся все еще нажимаете на энтузиазм.

Сергей Тимофеевич покосился на него, сочувственно проговорил:

— Неважные твои дела, Семен. Сказать спятил, — так вроде нет. Глупым не назовешь, потому как — себе на уме. Даже культ приплел, чтоб увесистей была дубинка. А ведь знаешь, что научно-техническая революция не исключает энтузиазм. Наоборот, нуждается в энтузиазме. И выходит: кинь сюда, кинь туда — демагог ты, Семен. Элементарный демагог.

— Между прочим, это из той же оперы — ярлыки людям клеить, — огрызнулся Семен. — Оно у вас в крови. Вы уже без этого не можете.

— Называть вещи своими именами и «вешать ярлыки» — не одно и то же, — уже начал заводиться Сергей Тимофеевич.

— Оставь его, Серега, — вмешался Пантелей Харитонович, — Что ты не видишь, из-за чего психует? Не по нутру новая серийность.

— Не по нутру! — кивнул Семен. — Ну и что?

— Пожалуй, ты прав, Паня, — согласился Сергей Тимофеевич. — Если уж тебе надоело это представление...

— Нет, так не пойдет, — не унимался Семен, видя, что вокруг них уже начали собираться заинтересовавшиеся спором. — Оскорблять себя не позволю. Я такой же рабочий...

— Ты? Рабочий?! — сразу же взвился Сергей Тимофеевич. Но тут же овладел собой. — В том и беда твоя, Семен, что лишь звание носишь рабочего, а по существу своему — обыватель, потребитель в самом дрянном смысле.

— Это же почему? — сощурился Семен, — Вот! — рванул из кармана деньги, помахал ими над головой, — За шаром-даром их дают?!

— По всем статьям Семен — работяга, хозяйственный