Прощай, Золотой лев! - Сьюзан Элоиза Хинтон

– Ага, помнишь, как когда мы были маленькие? Ты мне всё время читал.

Марк был слишком ленив, чтобы читать самому, а может, чтение его просто не интересовало. Он даже не умел читать как следует. Возможно, с этим и были связаны его плохие оценки в школе, ведь на самом деле он был не глупее меня.

Когда мы были маленькие, я читал ему про ковбоев (мы оба хотели стать ковбоями) – книги типа «Одинокого ковбоя» [7] Уилла Джеймса. Мы залезали на дерево во дворе, я читал вслух, а потом мы играли в ковбоев.

– Помнишь? – спросил Марк.

И мы провели несколько часов, вспоминая те времена. Мы играли в детскую версию уличных разборок, она называлась «Гражданская война», а потом мы доросли и до взрослой. Мы дрались на кулаках и цепями, мы дрались с вобами [8] и с другими бандами грязеров [9]. У нас было обыкновенное детство. Раньше я весь подбирался перед дракой, предвкушал ее, но теперь драки мне наскучили.

У Марка была отличная память, даже лучше моей, хоть и я не жалуюсь, и он вспомнил кучу безумных вещей, которые мы делали в детстве и о которых я начисто забыл. Например, как мы через забор залезли в кинотеатр под открытым небом, и нас поймали. Работник кинотеатра посадил нас в кузов своего грузовика и повез в полицию, но мы выпрыгнули из машины на скорости тридцать миль в час[10]. Каким-то образом никто из нас не убился. Мы всегда задавались вопросом, что же подумал водитель, когда приехал в полицию, а в кузове никого?

А однажды мы вылезли на крышу двухэтажного торгового центра и принялись стрелять в людей, ходивших внизу, из водяного пистолета, а потом отлично повеселились, сматываясь от копа, которого основательно обстрелял Марк. В то время мы всегда были при машине благодаря способностям Марка. Мы выбирали какую-нибудь побыстрее и выезжали на скоростное шоссе. Нам еще повезло, что когда Марка наконец взяли за этим делом, он был в машине один. Я запросто мог бы попасться вместе с ним.

Между этими двумя эпизодами была целая череда игр в покер, иногда до утра, с алкоголем, и в бильярд – в бильярде я набил руку в очень юном возрасте. А также свиданий, вечеринок и пьянок в высохшем русле реки. Мы всегда тусовались с другими парнями, иногда какой-то задерживался рядом с нами на несколько лет, потом наши дороги расходились: обычно он заводил постоянную девчонку, которая возражала против зависания с нами, и тогда вместо него в компанию вливался кто-то еще. Но Марк всегда был центром притяжения в этом кружке, а я всегда был вместе с Марком.

– Были у нас хорошие времена, а, Брайон?

Марк прервал молчание. Видимо, мы оба погрузились в воспоминания.

– Ага,  – сказал я.

Я сидел на кровати с сигаретой в своей любимой позе, прислонившись спиной к стене, положив локоть на согнутые колени.

– У тебя бывает такое чувство, что всё вокруг меняется? Как будто что-то заканчивается, потому что начинается что-то другое?

– Да, знаю, о чем ты. Теперь мне на Анджелу вообще плевать, но я помню, как раньше она мне казалась самым важным человеком на земле.

– Вот-вот! – взволнованно сказал Марк и попытался сесть, забыв о головной боли. Но тут же о ней вспомнил, взвыл и улегся назад с унылой ухмылкой.  – Раньше мы ввязывались в драки с другими бандами – и это было так важно, вся жизнь зависела от того, выиграем мы или проиграем. И тогда мы были как братья, не только мы с тобой, а все мы. Мы были готовы умереть друг за друга. Это теперь все как-то отодвинулись, а раньше мы были готовы друг за друга умереть. Правда, чувак, помнишь? Это было офигенно, мы были как один большой человек, составленный из многих маленьких, как будто все вместе мы составляли что-то большее.

– А теперь мы составляем что-то большее сами, каждый сам по себе,  – сказал я.

Я отлично понимал, о чем он говорит. Марк думал так же, как я, вся разница была в том, что он говорил об этом вслух, а я нет.

– Да, но всё равно – ты разве не скучаешь по тем дням, когда был один за всех и все за одного? Вообще это даже грустно, когда оказывается, что тебе уже не нужна твоя банда – в смысле, так как раньше.

– Но это и хорошо тоже,  – сказал я.  – Когда ты знаешь себя и тебе не нужно, чтобы банда определяла, кто ты такой.

– Ага,  – вздохнул Марк,  – но есть разница. И я вот думаю, в чем она?

– Разница вот в чем,  – спокойно сказал я.  – Что было, то прошло.

Марк сверкнул своей львиной улыбкой.

– Брайон, ты великолепен.

Больше мы в тот день особо не разговаривали. Мы размышляли.

Марк пропустил один учебный день. К понедельнику он всё еще не очень хорошо себя чувствовал, но я решил, что всё равно пойду в школу: он был не так плох, чтобы мне нужно было сидеть с ним.

Драка превратила Марка типа в героя, история ходила по школе в куче разных вариантов. Некоторые были очень забавные. Все были злы на Анджелу, сочувствовали Кертису, который и раньше, бывало, попадал в истории, а теперь стал народным героем, и превозносили Марка за то, что он вмешался и призвал драться честно. Когда меня спрашивали, как всё было, я рассказывал, но было видно, что они поверят только в то, во что сами хотят верить, и никакая правда их не переубедит. Люди вообще такие.

В понедельник я был в странном настроении. Разговор с Марком не отпускал меня, мне казалось, что я отделен от остальных, что я просто наблюдатель. Я как будто видел окружающих насквозь – о чем они думают, почему поступают так, а не иначе, и это было реально странно.

Школа у нас была большая. Каждый год выпускалось около семисот человек, причем выпускные классы были самые маленькие – в общем сами видите, какая это была здоровая школа. Туда ходил народ и из нашей, стремной части города, и из довольно мажорской. Это всегда ведет к проблемам. В любом случае приводило раньше, и вобы вечно лупили грязеров, но теперь со всей этой темой про мир, любовь и кайф разборки поослабли. Теперь не так-то просто было отличить воба от грязера. Теперь