От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Фернан Кайзергрубер

В лагере была создана хозяйственная служба, состоящая из заключенных. Поначалу весьма скромная, но с течением времени ставшая чрезвычайно деятельной и эффективной, она заработала доброе имя благодаря энтузиазму и хорошей работе заключенных. Здесь трудились люди всех профессий, которые могли смастерить все, что угодно. Были тут и портные, у которых я заказал костюм, а также пару туфель, пошитых вручную.

Работавшие по дереву сделали мне шкатулку. Кое-кто работал с плексигласом и алюминием, создавая всевозможные украшения, ожерелья и браслеты. В плексигласе делалась инкрустация в виде цветов или других узоров. Материалы брались с подбитых самолетов, их приносили рабочие отряды, трудившиеся вне лагеря. Здесь делали все, даже мебель. И все продавалось в пользу хозяйственной службы, которая помогала самым нуждающимся. Начальник лагеря, охранники и многие жители с воли покупали эти поделки, обычно за хлеб, которого заключенные победнее не могли бы позволить себе, не будь у нас хозяйственной службы.

Еще у нас имелся печатный станок, находившийся в секторе «Н». Администрация все больше доверяла заключенным, и не без пользы для себя. Ведь с заключенными, с которыми лучше обращались и которые с головой ушли в свою деятельность, никогда не возникало проблем. Мы смогли создать свою собственную газету, Le Patrimoine – «Наследие», потом Le Journal sans titre – «Газета без названия». Все тексты писались и печатались нашими товарищами. Но сюда приходили также служащие администрации и охранники. Все «меню», визитные карточки и т. п. изготовлялось за счет руководства и предназначалось исключительно для его личного использования. Имелись и такие, кто просил об «одолжениях», выходящих за рамки их официальных возможностей. Мы не возражали, поскольку это тоже шло нам на пользу.

Также мы выпускали Journal mural – стенную газету. И наконец, мы обзавелись собственной театральной труппой и оркестром. Все, абсолютно все, оплачивалось из доходов нашей хозяйственной службы или предоставлялось семьями заключенных. Декорации и костюмы изготавливались здесь, покупку музыкальных инструментов финансировали родственники. Наш оркестр, как и театральная труппа, вполне мог соперничать с другими оркестрами или театрами. Кроме того, среди нас находились и профессионалы. Более того, я помню, как однажды в Меркспласе знаменитый комедийный актер из брюссельского театра, кузен дяди одного из заключенных, приехал на представление, чтобы присутствовать и сыграть в «Сирано» вместе (в очередной раз) с нашей труппой. И он не разочаровался, не преминув при этом поздравить актеров с премьерой.

Но чтобы дожить до тех времен, понадобились годы страдания от унижений и оскорблений, в том числе и физических! Нужны были особые мужчины или женщины, более отзывчивые, чем остальные, чтобы в конце концов понять и признать, что они имели дело с заключенными, которые в большинстве своем являлись достойными членами общества, а не преступниками или правонарушителями, коими нас пытались представить. Достаточно припомнить, в каких нечеловеческих условиях мы были вынуждены жить, и теперь узнать, что такие же, как мы, заключенные вели курсы, не говоря уже о занятиях для охранников и других служащих администрации! Какой путь мы проделали!

Теперь в нескольких строках опишу некоторые побеги, подробности которых мне немного известны. Я говорю о своем товарище-легионере С., который в один прекрасный день исчез из «команды», в которой работал. Он отправился в Испанию, а позднее вернулся к нам, после многомесячного «отпуска», а также пребывания в лагере Миранда[113], где, среди прочих, встретил нашего товарища, Франца Ч. Был еще наш дантист Р. Лехен, который как-то ночью бежал через канализацию, соорудив себе для этого маску. План побега он разработал сам и позднее написал мне из Венесуэлы. Еще я помню замечательного человека, крупного и очень спокойного, чуть старше меня. На гражданской службе он был учителем математики. Имя его я запамятовал. Меня, как и всех нас, поразил его побег, поскольку он казался безропотным, пожалуй даже робким человеком, что в очередной раз доказывает ошибочность суждения по внешнему виду. Как-то раз он затесался в «команду», с которой и вышел из лагеря. После чего исчез, и больше мы его не видели. Был еще Льюкс, фламандский товарищ, о котором я, возможно, упоминал, работавший в лагерных столярных мастерских. На лагерном грузовике он отправился доставлять мебель в Брюссель, где и оставил грузовик вместе с охранником, сопровождавшим его. Позднее он написал из Ирландии, где открыл фабрику по производству то ли мебели, то ли игрушек.

Расскажу еще об одном, здорово удивившем нас случае. Кеннис был скрипачом в нашем оркестре. Совсем маленький, едва ли не тщедушный, блондин с вьющимися волосами. Упоминаю эти подробности, дабы его вспомнили те, кто был с ним знаком. У него были тонкие кисти, руки скрипача. Застенчивый и скромный, но в первую очередь скромный! Однажды он, точно так же, смешался с рабочей командой сектора «G» и бесследно исчез. И его тоже больше никогда не видели. На поверке его отсутствие тут же обнаружилось – мы видели, как охранники рассеялись по лагерю, спрашивая всех: «Hebt U Kennis niet gezien?» – «Кенниса не видали?» Наверняка они и представить себе не могли, что Кеннис и в самом деле устроил побег! Тем не менее Кеннис действительно благополучно бежал, и надо заметить, что все мы бурно радовались каждому побегу. Еще дня два мы слышали, как охранники задают все тот же вопрос: «Кенниса не видали?» Кончилось тем, что мы присоединились к ним. Следующие два-три дня, встречаясь с кем-то из охранников, особенно с Землеройкой, каждый из нас, в свою очередь, спрашивал: «Hebt U Kennis niet gezien?» Думаю, нет надобности описывать выражение лица охранника в тот момент!

Случилось так, что начальник лагеря Беверло покинул нас, чего мы никак не желали и не ожидали. Бедняга утонул во время купания. Все мы или большинство из нас сожалели о потере, несмотря на все его ошибочное обращение с нами вначале, пока он хорошенько не узнал нас. По-моему, это был единственный начальник тюрьмы или лагеря, заслуживший уважение своих заключенных. На его похоронах было море цветов и целая делегация заключенных!

С начала 1949 года поползли слухи, будто лагерь Беверло закроют. И, похоже, ликвидируют. К тому же, как вы помните, мы уже использовали его постройки ради поддержания тепла. Между нами говоря, разрушить лагерь было бы проще простого, поскольку бараки держались лишь на честном слове. Но для нас это стало бы трагедией – куда нас теперь сошлют? Здесь, на свежем воздухе, мы больше не чувствовали себя «заключенными под стражу»! Более того, заключенные собственными силами, хотя и с одобрения начальства, создали много чего хорошего. Кое о чем я вам расскажу, чтобы вы имели представление. Хозяйственная служба, благодаря своей деятельности, собрала значительные средства, а также убедила начальника и администрацию лагеря в полезности своей деятельности и целесообразности вносимых ею предложений. Так, например, было предложено создание плавательного бассейна, спроектированного и построенного полностью силами и на средства заключенных! Бассейн был без подогрева воды, тем более не олимпийский, но все равно он вышел примерно 20 метров в длину и 6 метров в ширину. Его нельзя было подогревать, поскольку зимой наши отсеки и без того оставались практически холодными. Бассейн построили в секторе «Е», и все секторы поочередно ходили туда.