Плач к Небесам - Энн Райс

Тонио почувствовал вшитые в корсет пластины китового уса.Они сковывали его и в то же время были прохладными и упругими. И когда портниханачала стягивать корсет все сильнее и сильнее, он испытал странное ощущение,чуть ли не удовольствие, словно это одеяние поддерживало его, придавало емуустойчивость и форму.

На миг ее руки задержались на его обнаженном горле, нагладкой коже, спускающейся к низкому кружевному вырезу корсажа, горизонтальнойполосой пересекавшему его грудь. Потом она сказала самым доверительным шепотом:

— Позвольте, синьор...

И, быстро нырнув грубыми теплыми руками под ткань, которуютолько что затянула, приподняла кожу на его торсе и быстро придала ей некуюформу, так что, опустив глаза, он увидел там легкий подъем и тесную расщелину,иллюзию женской груди.

Слюна во рту стала горькой. Он не смотрел в зеркало. Онстоял, не двигаясь, тупо глядя в сторону. Женщина оправила на нем пышнуюсиреневую юбку и огладила корсет, а потом предложила ему присесть. Он уставилсяна свои руки.

— Синьор, нужно еще наложить грим, — сказалаона. — Ах, найдутся женщины, готовые убить вас за ваши ресницы, за вашиволосы! Какие же у вас волосы!

Тем не менее она отвела их гребнем назад, пригладила, апотом водрузила на его голову парик. Не слишком объемный, белоснежный,усыпанный крошечными жемчужинками, присобранный у основания шеи и ниспадающийна спину мягкими локонами. Обняв за шею под волосами, она повернула Тонио ксебе так, что лицо его чуть не коснулось ее пышных грудей.

— Всего лишь немного краски, синьор. Чернаямагия, — усмехнулась она, — для глаз.

— Я могу сам это сделать. — Он попытался взять унее кисточку.

— Синьор, вы наказываете меня. Я хочу сама этосделать, — передразнила портниха и рассмеялась хриплым старушечьимсмехом. — Нет, нет, пока не глядитесь в зеркало, — предупредила она,расставив руки, словно он порывался убежать.

Она склонилась над ним и коснулась его глаз с уверенностью,с какой он, конечно, не сделал бы это сам. На его ресницы лег тонкий слой краски,потом она пригладила и подвела ему брови.

— Словно лилию золотом вышиваю! — хохотнула она,покачала головой и вдруг неожиданно, словно не удержавшись, расцеловала его вобе щеки.

Он склонил голову набок и задумался: «Когда я выйду отсюда,слуге придется нести мою шпагу. А он ведь такой кретин. У меня вообще создаетсявпечатление, что кардинал предпочитает окружать себя сущими идиотами. А может,и я такой же идиот». Он прикрыл глаза рукой, отдавшись печальным мыслям. Темвременем портниха открыла ставни, и теплый солнечный свет залил комнату. Тониопочувствовал свет раньше, чем увидел его, а женщина сказала:

— Милое дитя, — и сжала руками его плечи.

«Опять эти слова», — подумал он с раздражением.

— Вставайте и посмотритесь в зеркало. Разве это не то,что я вам обещала? — прошептала она. — Вы само совершенство. Мужчиныпадут к вашим ногам.

Тонио стоял и смотрел. Молча.

Он не понимал, что за создание видит перед собой. Онакрасива? Да, она была красива. И невинна, абсолютно невинна. Ее большие темныеглаза смотрели на него строго, словно обвиняя в каких-то грязных мыслях. Узкийв талии корсет поднимался рядами кремовых оборок и бантов к белой гладкой коже,создававшей полную иллюзию грудей. Доменико был бы вне себя от зависти!

А парик сделал лицо хрупким и изящным, превратив егособственные черты в черты простодушной юной девушки. Эти белые волосыподнимались от гладкого шва на лбу и локонами ниспадали на блестящий шелкдлинных пышных рукавов.

Обеими руками женщина развернула его, привстав на цыпочки,словно для того, чтобы разглядеть какую-то важную деталь, а затем, обмакнувпалец в горшочек с красной краской, провела по его губам.

— Ах! — Она сделала шаг назад, восхищаясьрезультатом. — А теперь дайте-ка мне свою ногу, — сказала она,усевшись и задрав его зашуршавшие юбки.

Он поставил ногу ей на колени. Она собрала чулок в кольцо иначала расправлять его вверх, вверх, пока не закрепила подвязкой у колена.

— Да, все и внутри, и снаружи должно бытьсовершенно, — произнесла она, словно напоминая это себе. Она держала белыекожаные туфли так, словно они были стеклянными.

Наконец, когда все было окончено, женщина отступила назад стаким видом, словно у нее дыхание перехватило.

— Синьор! — Она прищурилась. — Богом клянусь,вы могли бы обмануть даже меня!

И продолжала смотреть на него так, будто не желала, чтобы ондвигался.

— Помните, что я вам говорила, — сказала она,когда он подошел к крючку, на котором висел его камзол. — Двигайтесьмедленно, совсем не так, как это делают женщины, потому что, если вы будетесуетиться, как это делают женщины, иллюзия рухнет. Двигайтесь даже медленней,чем двигаются люди, и держите руки ближе к телу.

Он кивнул. Он уже думал об этом и, более того, наблюдал закаждой встречной женщиной так долго и сосредоточенно, что рисковал показатьсянеучтивым.

— Но что вы делаете? — Портниха подошла, чтобыотнять его руки от старой одежды.

Но он вытащил кинжал, и, увидев это, она остановилась.

Засунув ледяной клинок за пазуху, прямо между «грудей»,Тонио улыбнулся ей.

Женщина резко повернулась и, вытащив из вазы небольшую розу,посмотрела ее на свет, так что стал виден волосатый стебелек, заключенный встеклянную трубочку. И вставила розу ему за корсаж, рядом с ручкой кинжала, такчто видна оказалась лишь розовая головка.

Потом, лаская его пальцы, нанизала на них драгоценныеперстни и наконец положила его пальцы на эту маленькую, но ароматную и пышнуюрозу.

— Почувствуйте ее мягкость, — прошепталаона. — Вот чем вы должны казаться. — И снова ее шершавые губыкоснулись его щек. Увидев, что он улыбнулся, она приложилась и к егогубам. — Я просто влюбилась в вас! — сказала она низким груднымголосом и сдержанно улыбнулась, обнажив аккуратные маленькие зубы.

* * *

Карета медленно ехала по Виа Венето, то и делоостанавливаясь из-за двигавшейся впереди процессии. Ночью шел дождь, и проезжаяколея превратилась в грязную канаву. Толпа пешеходов напирала на всхрапывающихи вскидывающих голову нетерпеливых лошадей.

Положив руку в белой перчатке на нижнюю кромку окошка, Тонионе сводил глаз с открытых кофеен и внезапно постучал по крыше кареты. Он тут жепочувствовал, как она неловко, со скрипом, сворачивает к обочине.