Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Брайан Ходж

— Да.

— Тогда, даже если вы не испытывали это сами, то наверняка видели или слышали от тех, кому доверяете, о ситуациях, когда возникает четкое ощущение, что следует быть очень осторожным в этом здании или при взятии новой высоты. Люди не могут этого объяснить, чем-то обосновать. Просто знают. И часто оказываются правы.

Эсковедо кивнул.

— На таком примере это обретает смысл.

— Вдобавок ко всему, ради интереса мне сделали функциональное МРТ. Запись есть в бонусах ко второму сезону на DVD. Видно, что языковой центр моего мозга очень хорошо развит. Девяносто восьмой процентиль или вроде того. Возможно, это как-то связано.

— Любопытно, — вот и все, что сказал Эсковедо. Керри решила закрыть тему, оставив последнее слово за собой.

Дорожка вильнула и раздвоилась; они не пошли по левому ответвлению, которое вело к тюрьме, однако чем ближе они подходили под непрекращающимся ливнем и порывами ветра, тем более подавляющим выглядело здание. Оно поднималось из моря, как айсберг, и самая пугающая часть была сокрыта под землей. Порывы ветра доносили застарелый запах рыбы, будто она поколениями гнила внутри и ее никто не убирал.

Керри уставилась мимо, на неспокойное море, тянущееся до самого горизонта. То, что это остров, было видно только с моря. Вывод напрашивался сам собой: не стоит смотреть на него с моря.

В плавательном бассейне она всегда чувствовала себя спокойно. Вода прозрачна — все видно. Но озера, океаны, реки… они совсем иные. Это темные воды, полные тайн и случайных захоронений. Обломки кораблей, затонувшие самолеты, дома на дне затопленных долин… зловещие склепы, застрявшие в ином, чуждом мире.

И в моменте это ощущалось особенно остро.

* * *

Кабинет полковника Эсковедо в административном здании мало чем отличался от тюремной камеры. В отсутствие окон искусственный свет флуоресцентных ламп никого не красил. Полковника он старил, а что сделал с ее собственной внешностью, и думать не хотелось. Несмотря на то, что в углу пыхтел осушитель, воздух оставался сырым и тяжелым. Находиться здесь изо дня в день — все равно что работать в шахте.

— Итак, к делу. Почему именно сейчас, — начал полковник. — Поведение этих существ не менялось с момента попадания на базу. За одним исключением, произошедшим в конце лета 1997 года. Длилось это примерно месяц. Меня здесь еще не было, но согласно записям… — он помолчал, подбирая слова. — Коллективный разум. Они вели себя как единый организм. Большую часть времени проводили, уставившись в определенном направлении, на юго-запад. По отчетам тогдашнего начальника тюрьмы, они будто ждали чего-то. Нечеловечески спокойно ждали. Через какое-то время все прекратилось и они вернулись к обычному поведению.

— До текущего момента? — спросила Керри.

— Девять дней назад. Они снова это делают.

— Кто-нибудь выяснял, что особенного произошло в этом месяце?

— Мы думали об этом. Хотя потребовались годы. Аналитики смогли обнаружить связь только через три года, и даже тогда это была скорее счастливая случайность. Вы же знаете, как работают подобные агентства: они не взаимодействуют, не обмениваются информацией. Ключ на одном конце мира, замок — на другом, а посередине ни у кого нет данных, чтобы связать эти два факта. Сейчас стало лучше, но только после теракта 11 сентября они хотя бы задумались о том, что следовало бы обратить внимание на сопоставление разведданных.

— И что произошло тем летом?

— А вы послушайте, — сказал он и повернулся в кресле к оборудованию у себя за спиной.

Она как раз заинтересовалась техникой. Учитывая лаконичность обстановки, казалось не только излишним, а просто-напросто несвойственным, что Эсковедо держит у себя в кабинете весьма современную на вид аудио- и видеоаппаратуру, провода от которой ведут к паре трехполосных колонок и сабвуферу. Полковник вывел на ЖК-монитор одного из модулей ввода-вывода звуковой файл и нажал кнопку воспроизведения.

Сначала она услышала умиротворяющий приглушенный гул, вызывающий ощущение простора и глубины, — ничем не разбавленный звук, который какой-нибудь звукорежиссер наложил бы на съемки открытого космоса. Но нет, она здесь не из-за космоса. Это, должно быть, море, здесь все связано с морем. Это глубоководный шум — дыхание темных глубин, которых не достигает свет солнца.

Затем добавился новый звук, еще ниже, этакий неспешный рокот, прорывающийся сквозь гул, набирающий высоту, выше, выше и, наконец, затухающий, оставляя после себя только первозданную пустоту. Через несколько секунд затишья он повторился, будто далекий раскат грома в бездне, отчего волоски на шее встали дыбом — первобытная реакция, но, с другой стороны, что может быть первобытнее океана и угроз, сокрытых его волнами?

Вот почему она никогда не любила море. Никогда не знаешь, что там, в глубине, пока оно само тебя не найдет.

— Достаточно? — спросил Эсковедо. Кажется, ее молчаливый кивок его удивил. — Вот это и случилось. Их коллективное поведение совпало с этим.

— И что это было?

— Хороший вопрос. Летом 1997 года было сделано несколько подобных записей, но больше это не повторялось. Мы слушаем океаны с 1960 года. Когда возникла вероятность войны с СССР, все воды утыкали микрофонами, чтобы не пропустить появление советских подлодок. Они установлены на глубине сотен футов, на уровне, называемом подводным звуковым каналом. С точки зрения распространения звука, это обитаемая зона. По окончании холодной войны эти микрофоны списали и передали на нужды научных исследований. Киты, сейсмическая активность, подводные вулканы и всякое такое. Большая часть этих звуков мгновенно идентифицируется. Люди, которые слушают записи, в 99,99 процента случаев точно знают, что слышат, поскольку звук соответствует характерным, всем известным шаблонам. Но время от времени они регистрируют незнакомые звуки. Звуки, не соответствующие никаким шаблонам. Так что им дают симпатичные названия, и они остаются загадкой. Конкретно этот назвали «Блуп». Звучит, будто ребенок пукнул в ванне.

Она указала на динамики.

— Не великоват ребенок? Да и ванна великовата.

— Мыслите в верном направлении. Источник «Блупа», по расчетам, находится где-то на юге Тихого океана. Возможно, отнюдь не совпадение, что это недалеко от Полинезии, откуда и пошли когда-то характерные черты, которые в Массачусетсе окрестили инсмутскими. В 1800-х годах капитан Абед Марш привез домой из торговой экспедиции по Полинезии некое внешнее влияние.

— Вы говорите о заболевании или о генетическом сбое?

Эсковедо хлопнул по кипе бумаг на краю стола.

— А вот это вам и предстоит выяснить. Я тут подготовил основные сведения, до завтра и изу́чите. Об истории города. Такое переплетение фактов, слухов, местных легенд и черт знает чего еще, — я не разбирался, не моя это задача. Мне достаточно уже известных фактов, а они состоят в том, что я должен спрятать от мира шестьдесят три