Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Брайан Ходж

всех, где она бывала, и невозможно сказать, какая сторона несет за это бо́льшую ответственность.

Керри позавтракала, и, прихватив стаканчик кофе, отправилась в кабинет к Эсковедо, который должен был сопроводить ее до тюрьмы. Она нависала над морем в западной части острова. Дальше — сплошная вода, до самой Азии. Огромная, выстроенная из кирпича, который настолько пропитался влагой, что стены выглядели склизкими, тюрьма выплыла из тумана, словно поднятое со дна судно.

Керри задумалась, каково это: войти и провести внутри семьдесят лет? Как это отразится на психике? Остался ли хоть один в своем уме? Или для них жизнь остановилась лишь на краткий миг? Если их не убивали сразу, продолжительность жизни была неопределенна. Может, они считали время союзником. Время будет убивать тюремщиков поколение за поколением, а они будут жить. Время разрушит стены. Может, вся земная жизнь вымрет — а они будут жить.

Им всего-то надо будет пройти пару десятков ярдов до моря.

— Кто-нибудь из них убегал отсюда? — спросила Керри.

— Нет.

— Вам не кажется это странным? Мне — да. Разве за семьдесят лет хоть один заключенный не совершит побег почти из любой тюрьмы?

— Не отсюда. Здесь не такие порядки, как в обычной тюрьме. Заключенные не работают. Нет ни кухни, ни грузовиков, которые отвозят белье в прачечную, ни возможности подкопа. У них не бывает посетителей. Дни напролет мы просто пялимся друг на друга. — Полковник остановился у утопленного арочного проема и нажал на кнопку вызова охраны, чтобы им открыли. — Если хотите знать мое честное мнение, настоящие узники тут мы.

Внутри их встретили бесконечные решетки и безликие казенные коридоры, пропитанные запахом рыбы. Они, это их запах. Солдаты принесут этот запах домой: он въедается так же, как запах разлагающейся плоти. Оставалось им только посочувствовать. Этот запах будет мерещиться им повсюду, даже если когда-нибудь им удастся его вывести.

Через несколько пролетов, явно огибавших центральную часть, лестница наконец вывела их почти на самый верх, на обзорную площадку. Каждая наблюдательная точка, расположенная по периметру подпорной стены, особенно три вышки охраны, выходила на огромный карьер, напоминавший заброшенную каменоломню. Из массы темной морской воды тут и там поднимались плоские террасы и скругленные плиты. Грубые ступени вдоль стены вели в три уровня комнат — камер, не закрытых решетками.

Узникам этой тюрьмы не требовалась защита друг от друга. Все они были на одной стороне — там, внизу, — пленные необъявленной войны.

Пространство над карьером было перекрыто решеткой, в данный момент опущенной, но ее явно можно поднять. Узники могли видеть небо. Ощущать ветер и дождь. Солнечный свет — если он что-нибудь для них значил.

Из вчерашнего отчета Керри уже знала, что вода здесь не стоячая. Она постоянно обновлялась: внизу был устроен водоотвод, а зарешеченные трубы в стенах периодически изрыгали потоки воды, расходящиеся приливными волнами. За десятилетия стены покрылись темными потеками, словно кто-то провел измочаленной кистью от покрытых ржавчиной решеток до пенящейся поверхности рукотворного моря.

Здесь даже рыба жила — собственно, а почему нет? Заключенным же надо что-то есть.

Впрочем, сейчас они не ели. Они ровными рядами занимали доступные скалы — кто сидя, кто на корточках, и все лицом к океану, которого отсюда не видели, пугающе идеально выдерживая некое направление и ориентацию относительно друг друга.

— Что вы об этом думаете? — спросил полковник.

Керри вспомнила зрелищные аквариумы и документальные фильмы о природе, где рыба косяками плыла в одну сторону, а затем, внезапно реагируя на какой-то раздражитель, слаженно меняла направление.

— Я бы сказала, что они учатся.

Со своего места на обзорной площадке она видела только спины, и Керри пошла по кругу вдоль подпорной стены, чтобы разглядеть их получше.

По форме тела они напоминали людей, но все остальное было неправильным. Цвет кожи варьировался от темно-серого до светло-зеленого, причем живот был более светлым, а иногда и пятнистым, будто солнечные блики играли под водой. Даже издалека кожа казалась упругой и на ощупь наверняка напоминала гидрокостюм — по крайней мере, области, которые не огрубели и не покрылись чешуей. На некоторых узниках сохранялись обрывки одежды — хотя Керри сомневалась, что одежда выдержала бы длительное ношение на скалах и под водой, — другие были вовсе без одежды. Костлявые, не похожие друг на друга, они обладали плавниками, перепонками между пальцев рук и нелепо большими ступнями. Гладкие, непривычно вытянутые головы все еще можно было назвать человечьими. А вот лица наводили ужас. Они были приспособлены для жизни в ином мире: толстые губы — для заглатывания воды, глаза — для разглядывания добычи сквозь толщу воды. Носы сменились рудиментарными наростами, сплющенными и рассеченными. Груди женщин тоже сгладились, превратившись в две твердые выпуклости.

Керри вцепилась в кромку стены до побелевших пальцев. Фотографии не передавали все детали, и к такому она оказалась не готова.

«Лучше бы я об этом не знала, — подумала она. — Я не смогу жить, как раньше».

— Хотите, выберем одного любого и посмотрим, как пойдет? — предложил Эсковедо.

— Как, по-вашему, это будет? Мы ведь это не обсуждали. Что, выловите одного из них, отведете нас в комнату и посадите по разные стороны стола?

— У вас есть идеи лучше?

— Это неестественно. В смысле, сама обстановка допросной. Мне нужно, чтобы они открылись, если это вообще возможно. Открыли свой разум. Допросная с самого начала заставит их закрыться.

— Если вы ведете к тому, чтобы я отпустил вас вниз, ко всем шестидесяти трем существам, то этого не будет. Понятия не имею, как они отреагируют, да и безопасность вашу гарантировать не смогу.

Керри посмотрела на вышки охраны, и только теперь поняла, почему они образуют равнобедренный треугольник. Местность идеально просматривалась — и простреливалась.

— Вы не хотите открывать огонь по целой группе, так?

— Это было бы контрпродуктивно.

— Тогда выберите кого-то одного. Вы знаете их лучше, чем я.

* * *

Если у инсмутских заключенных сохранился патриархат, то Эсковедо явно решил начать с верхушки их иерархии.

Ей привели Барнабаса Марша, если тот, конечно, еще пользовался именем, которое никто из его вида произнести не мог. Наверное, теперь имена нужны были разве что тюремщикам — для удобства, хотя если чье-то имя еще имело смысл, то это имя Марша. Барнабас приходился внуком Абеду Маршу — капитану корабля, который, если верить народной молве, побывал в загадочных местах над уровнем моря и под ним и привез оттуда как ДНК, так и связи, изменившие всю историю Инсмута.

Барнабас был стар еще на момент заключения в тюрьму, так что сейчас по человеческим