Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

уже с середины октября Саудовской Аравией, Кувейтом, Арабскими Эмиратами и Ираном. Цены на нефть на мировом рынке выросли в пять раз в течение двух недель. Это привело к быстрому развитию экономического кризиса во всех странах Западной Европы, в Японии и в США. Одновременно резко возросла для всей Европы роль Советского Союза как независимого от ОПЕК экспортера нефти и нефтепродуктов. Всякое политическое или экономическое давление на правительство СССР с целью либерализации внутренней политики или облегчения эмиграции в Израиль сразу потеряло актуальность.

Внимательно наблюдая за всеми этими событиями в мире, я сосредоточился в то время на экспериментальной работе в лаборатории. Полученный мною грант был слишком краткосрочным, и мое профессиональное будущее зависело не от лекций, семинаров или статей в газетах на политические темы, а от результатов реальных научных исследований. К январю-февралю 1974 года нам с Ритой нужно было провести первую серию опытов по динамике синтеза белков клеточных ядер – гистонов в органах мышей и представить результаты в виде статьи, может быть и очень небольшой, но приемлемой для публикации в научном журнале. Для научных работников во всем мире главным критерием успеха всегда были и есть публикации новых экспериментальных результатов. Теперь я работал в институте до позднего вечера. 16 ноября мне снова пришлось надеть как лектору Королевского института смокинг, чтобы прочесть лекцию по проблемам старения. В этом на самом деле научном институте, основанном в 1800 году, проводил свои опыты по электричеству Фарадей. Работал там и знаменитый Хэмфри Дэви. Но слово «королевский» в названии обязывало всех присутствующих на лекции соблюдать дресс-код.

В ноябре меня отвлекло на короткий срок от научной работы неожиданно резкое выступление против братьев Медведевых писателя Владимира Максимова, переданное по телефону из Москвы в газету The Daily Telegraph. Его опубликовали 19 ноября лишь частично, так как оно содержало несколько очень грубых выражений и необоснованных обвинений, которые британская газета не могла давать без проверки. Но полностью и без всякой проверки его напечатали в эмигрантском антикоммунистическом журнале Народно-трудового союза (НТС) «Посев» (Франкфурт-на-Майне) с припиской: «Передано по телефону корреспонденту “Дейли Телеграф” 18 ноября 1973 года». Этим корреспондентом «по делам коммунистических стран» был Дэвид Флойд (David Floyd). Я обратил внимание на Флойда еще 9 августа, так как именно в его сообщении о лишении меня гражданства была якобы сказанная мной по телефону лично ему фраза: «Лучше жить в Британии, чем в советской тюрьме», которой я не произносил. У меня вообще не было 7 и 8 августа никаких телефонных интервью. Флойд, как я тогда выяснил, передал в The Daily Telegraph сообщение о лишении меня гражданства уже 7 августа вскоре после того, как я покинул советское консульство. Не исключено, что консульские работники сообщили об этом сначала Флойду и лишь затем в отдел ТАСС при МИД СССР. Поэтому, публикуя эту новость, газеты разных стран в одних случаях ссылались на «Сообщение ТАСС» из Москвы, в других – на The Daily Telegraph, сообщившей эту новость утром 8 августа, на день раньше, чем другие западные и центральные советские газеты. 9 августа Флойд опубликовал вторую, более подробную статью, в которой содержались некоторые детали моего разговора с работниками консульства, узнать которые он мог только от моих консульских собеседников. Но он представил их в виде интервью, причем «эксклюзивного», взятого у меня якобы по телефону. Никакого интервью, разумеется, не было.

Максимов позвонил именно Флойду не случайно. Как корреспондент консервативной The Daily Telegraph, свободно владеющий русским, Флойд пользовался полным доверием у московских правозащитников. В Лондоне к нему относились с меньшим доверием. В недавнем прошлом Флойд работал в советском отделе британского министерства иностранных дел, откуда был уволен после женитьбы на чешке. Работникам этого министерства не разрешалось вступать в брак с женщинами из определенных стран. Нарушив это правило, Флойд лишился допуска к секретным материалам по социалистическим странам.

Обращаясь в своем выступлении к братьям Медведевым, Максимов сказал:

«Даже когда один из вас покинул страну, все ваши усилия, как извне, так и изнутри, работали синхронно в одном направлении. Один из вас, спекулируя именем великого писателя, нажил себе состояние за рубежом, тогда как другой, занимаясь историческими изысканиями по принципу “применительно к подлости”, стяжал свой политический капитал среди интеллигентов средней руки, причем известного пошиба… в наше смутное время для такого рода людей открылись самые вольготные возможности, но, видимо, ваш весьма сомнительный успех вскружил вам голову, и вы перешли всякую грань дозволенного… вы не постыдились поднять руку на нравственную гордость России – академика Сахарова… Опомнитесь, господа, не слишком ли! …на кого вы работаете!.. Обращение Сахарова в конгресс США уже помогло множеству людей обрести родину и воссоединиться со своими близкими… Побойтесь Бога, уважаемые…» (Посев. 1973. № 12).

Максимов был не очень известным писателем, публиковавшим свои произведения в консервативном журнале «Октябрь». Но два его последних романа – «Карантин», действие которого происходит во время сравнительно недавней вспышки холеры в Одессе, и «Семь дней творения» – отказались публиковать и в «Октябре». В начале августа 1973 года Максимов неожиданно распространил среди западных корреспондентов в Москве «Открытое письмо Г. Бёллю» с неоправданно грубой и резкой критикой канцлера ФРГ Вилли Брандта. Изложение этого письма появилось в The New York Times 10 августа, а полный текст – в журнале «Посев» № 10. О Вилли Брандте, получившем в 1971 году Нобелевскую премию мира, Максимов писал: «…сегодня убогим апологетам нового Мюнхена, возомнившим себя великими политиками, вручают уже Нобелевские премии мира», и обещал, что «место на скамье подсудимых Второго Нюрнберга… им обеспечено».

Я сначала намеревался ответить на эти «открытые письма» тоже в резкой форме, но, подумав, решил не торопиться. Стиль этих писем показывал, что Максимов хотел обратить внимание прежде всего на самого себя, стать молниеносно наиболее непримиримым противником социализма и коммунизма, которым он раньше не был. Это наводило на мысль о том, что он намерен уехать из СССР ради какой-то, пока неясной цели. Как выяснилось из письма Роя, Максимов уже подал заявление о разрешении на поездку во Францию по приглашению ПЕН-клуба и теперь намеренно делал себя «неудобным» для властей. Критиковать Медведевых Максимов мог как угодно, но объявлять военным преступником лидера дружественного СССР западного государства не имел ни морального, ни законного права. Это делалось по заказу для какого-то сценария на будущее. Я посоветовался с Роем, и он прислал мне через Льва Копелева, у которого был канал для конфиденциальной переписки через немецких дипломатов (Копелев и Генрих Бёлль были друзьями), подробную справку о Максимове:

«С 1963 г. член