Три метра над небом. Трижды ты - Федерико Моччиа

Паллина идет быстрым шагом. Ей хочется только есть.

– Эй, да о чем ты думаешь? У тебя такое лицо…

Услышав этот голос, Паллина опять меняется в лице. Она оборачивается.

– Баби! А ты что здесь делаешь?

– Я искала тебя.

Паллина встревоженно на нее смотрит.

– Тебе что-то не нравится в том, что я сделала?

Баби качает головой.

– Ты снова хочешь все поменять?

– Ну уж нет! – с улыбкой отвечает Баби. – Ты принимаешь меня за форменную сумасшедшую. Послушай, давай перестанем ходить вокруг да около; да, я хотела поменять обстановку, но хотела и узнать о Стэпе.

– А не было бы проще, да и дешевле спросить меня об этом напрямую?

– Да, но мне же очень понравилась твоя работа! Правда! Теперь в квартире гораздо светлее, она выглядит оптимистичней. Да и к тому же мне приятно, что это сделала ты, что ткань для занавесок выбрала ты, что диван кислотно-зеленого цвета нашла ты: из-за этого я люблю свою квартиру еще больше.

У Баби блестят глаза. Паллина не очень понимает, что ответить, спрашивая себя, в чем подвох на этот раз. Баби начинает смеяться, чтобы не заплакать.

– Учти, я поняла, о чем ты думаешь; не хочу надувать тебя и на этот раз. Я пришла, чтобы сказать тебе только одно… Прости меня…

– Да, но…

Баби останавливает ее жестом.

– Я хочу попросить у тебя прощения за то, что не была с тобой рядом, когда ты потеряла Полло. Я хочу попросить прощения за то, что вычеркнула тебя из своей жизни, потому что я думала, что ты носишь в себе весь тот мир, который я решила покинуть. Я хочу попросить прощения за то, что я пренебрегла памятью о наших шалостях, о нашем смехе, о нашем сообщничестве, о секретах и тех маленьких открытиях, которыми мы делились, пока росли вместе. Но, самое главное, я хочу попросить прощения за то, что я решила это все сама, ничего тебе не сказав, отстранив тебя. Я вела себя как последняя сволочь, но оказалось, что я просто дура, потому что думала, что у меня это получится. Без тебя я скучала и смертельно скучаю. Я стыдила себя дома, когда мы с тобой решали, какой сделать обстановку. Мне хотелось сказать: «Черт побери, Паллина, это же я! Давай обнимемся», – но вместо этого я продолжала кивать, не говоря ни слова. У меня не получалось слезть с этой табуретки. Какая же я дура! Прошу тебя, забудь о той Баби, какой я стала теперь, и помни только ту, что была во времени гонок с «ромашками» и вечерних побегов, когда ты приходила ночевать ко мне, чтобы уйти, когда тебе вздумается, и вернуться прежде, чем за тобой придет твоя мать. Ты лучше меня, великодушнее… Я знаю, что у тебя это получится, правда?

– Ты меня уже убедила, когда сказала: «Прости меня…»

Ренци с удивлением замечает, что бредет по улице Корсо, как мальчишка, как турист, как человек, который уже давным-давно не делал ничего подобного. Он с легкостью гуляет среди людей, среди запахов, среди разговоров – среди произносимых на римском диалекте фраз курьера, который что-то передает, и непонятной речи каких-то японских или русских туристов.

Дании весело, она едва ли не прыгает.

– Я обожаю улицу Корсо. Здесь есть магазины, которые лучше всякого шоу. Давай повернем здесь: так мы срежем путь по улице Кондотти.

Ренци ничего не говорит, молча наблюдая за заразительным восторгом этой девушки, на которую смотрят, которой восхищаются и которую хотят – ее, в этих соблазнительных шортах и во всей ее красоте. Может, он всего лишь слишком занятой человек, который, как оказывается, снова может оценить свободное время – это потерянное время, каждую минуту которого он старался по возможности оценивать деньгами. Есть фильм с Ричардом Гиром, в котором говорится обо всем этом. В этом фильме он играет циничного дельца – человека, который внезапно понимает, как это здорово: в солнечный день идти босиком по траве, отключив свой мобильник и теряя голову от красоты Джулии Робертс. Ах, да, это был фильм «Красотка». Он – влиятельный бизнесмен, она – проститутка, раньше любовь не затрагивала никого из них, проходила мимо. А он, Ренци, разве влиятельный бизнесмен? Нет, он наемный работник. А она, ну а она… Ренци смотрит на свою спутницу. Она идет рядом с ним, в высоких ботинках, засунув руки в кармашки своих шорт, с хвостом каштановых волос и такой выпуклой, грудью, стиснутой красной футболкой. Дания оборачивается и улыбается ему, жуя жвачку.

– Тебе весело?

В том фильме Джулия Робертс тоже жевала жвачку.

– Хочешь блинчик?

– Да, но…

– Ладно, я угощаю.

И она тут же останавливается перед уличным прилавком большого бара, «Галерея Сан-Карло».

– Привет, один блинчик с черникой и ежевикой для меня, а вот для него… – Дания оборачивается к Ренци. – Ну как, ты решил? Учти, тут они с разными начинками, на любой вкус, даже, если хочешь, с клубничной. А есть и с банановой, и с фисташковой, и с любым кремом.

– Для меня, пожалуйста, с шоколадной. Спасибо.

– Нет, это слишком чопорно.

И Дания обращается к молодому балийцу, разливающему тонкий слой теста по круглой дымящейся поверхности:

– Положи ему еще немного рикотты и немного соли. Мы должны дать ему попробовать чего-нибудь новенького. А то это слишком традиционно!

Молодой балиец улыбается, показывая большие белые зубы: он искренне удивлен симпатией этой девушки. Потом он переводит взгляд на Ренци, пытаясь понять, что же ему на самом деле готовить.

Ренци невозмутим, но в конце концов уступает:

– Хорошо, делай, как говорит она.

Потом он, естественно, не дает ей заплатить, и они продолжают свою прогулку, уминая блинчики из картонной тарелки, пачкаясь и смеясь.

– Ты оценил, какой он вкусный с рикоттой и солью? Разве это не новый вкус? Скажи мне правду: ты когда-нибудь пробовал что-нибудь подобное?

– Нет. Ты права, он очень вкусный.

– Некоторые останавливаются на всем традиционном, а мне кажется, новые вкусы – это лучшее, что может быть! Как, например, вкус мороженого из кафе «Рива Рено» с шафраном и кунжутом. С ума сойти! Я хочу, чтобы как-нибудь ты попробовал и его. Или, например, мороженое из кафе Грома – с ванилью, кусочками хрустящего печенья и соленым жженым сахаром… Но это уже совсем другой вкус!

Они идут дальше, болтая на ходу. Ренци совсем не сопротивляется и следует за ней.

– В любое время года я ем не меньше трех мороженых в неделю. И никаких стаканчиков! Мороженое вкусно лизать, а иначе – что за вкус? – Дания бросает на Ренци лукавый, но мгновенный взгляд. – А, вот он! Ты должен посмотреть этот магазин! – Она съедает последний кусок блинчика, бросает картонную тарелку в стоящую поблизости урну и обтирает руки о шорты, за спиной. – Давай! Пойдем! – Она берет его за руку и тащит в магазин одежды «Скаут». Ренци едва успевает выбросить и свою тарелку из-под блинчика и идет за ней.