Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Скорее всего, в семье Ай-гуна в это время кто-то умер, а народу – «наплевать». Он веселится и занимается своими обычными делами, «ни в грош не ставя» то, что у «барина» траур. В древних правилах ритуала сказано однозначно, что они не распространяются на простой народ. У народа существовали свои обычаи и свои «суеверия». Но если «барин» был добр, народ всегда старался тоже отплатить ему хоть каким-то добром. Так – у всех народов мира, потому что природа человека одинакова.
Но судя по ответу Конфуция, Ай-гун к таким «добрякам» явно не относился. И на этот раз он тоже решил какой-то недавний случай не по справедливости: оправдал «всех кривых» и осудил «прямого» (возможно, вставшего на защиту какого-то простого человека). А тут случилось горе в семье Ай-гуна, траур. Заставить народ быть солидарным в этом его горе он не может, – это не в его власти, а сам народ «проявлять солидарность» не хочет в отместку за недавний несправедливый суд.
Вот Конфуций и советует князю, – причем, явно с издевкой и как бы «ерничая»: ты во время траура суди по справедливости, а когда траура нет – поступай как всегда, по несправедливости. И таким образом решишь обе свои задачи: и поступать будешь, как желаешь, и народ будет тебе сочувствовать во время траура. Сочувствовать – вполне «видимым» образом, надевая «траурные одежды». А приезжающие важные гости из соседних княжеств это оценят и будут смотреть на тебя как на государя, которого любит народ. Для правителей княжеств это было важно, т. к. шлейф показного «единения с народом» тянулся от времен Чжоу, когда это было реальностью, и был наглядно зафиксирован в стихах Ши цзин. То есть Ай-гуном владеют исключительно самолюбивые амбиции. И это прекрасно видит Конфуций.
В имеющихся же переводах Конфуций выступает в роли какого-то «болванчика», все время изрекающего прописные истины: «Ты, князь, поступай с народом по справедливости, и тогда он будет тебе покорен». Боже мой, Святая истина открылась вдруг Китаю! Это – то же самое, как если бы вдруг князь позвал к себе Конфуция и с самым серьезным видом изрек: «Кун-цзы, а сколько будет два плюс два?». И Конфуций бы долго размышлял, уставясь в невидимое Небо-Тянь, а потом вдруг торжественно изрек, но не сразу: «Это, князь, будет четыре!». И князь, глубоко задумавшись и в восхищении, совершил бы низкий поклон мудрецу и отошел… Куда? Да Бог его знает! И так – весь Лунь юй в его традиционном историческом толковании. Вспоминается добрая сказка Андерсена «Голый наряд короля». Другое дело, что в отличие от этой сказки «король»-то здесь «взаправдашный», и причем уже тысячелетия одет в такие блистательные «одежды», которых отродясь не было ни у одного существующего на земле «короля». Но весь ученый мир Китая, и не только, этих подлинных «одежд» Конфуция не видит, – как будто ослеп, как Павел по дороге в Дамаск.
И невольно возникают в голове страшные конспирологические версии. А не контролирует ли все переводы Лунь юя некое специально созданное отделение «китайского ЦРУ»? А вдруг? Ведь для сегодняшнего Китая Конфуций это – то же самое, что Ленин для бывшего СССР. Шаг влево, шаг вправо… и нет человека! Пропал в подвалах революционного ЧК. Ведь и сегодня все то, о чем мы рассуждаем в этой книге, это – большая по-ли-ти-ка! Так что, дорогой читатель, лучше нам с тобой «кушать желуди» и не смотреть тоскливо в небо. Тревожно!
А иначе здравому человеку не понять, ка́к можно придерживаться древних версий толкования Лунь юя в XXI веке? – После того, как созданы многочисленные словари, определены значения многих древних иероглифов и опубликованы альбомы с факсимильными изображениями надписей на ритуальных сосудах. И после того, как жизнь Раннего Чжоу – ее подлинные духовные основы – разобрана «по косточкам» в работах выдающегося российского китаеведа Василия Михайловича Крюкова.
И почему – после всего этого! – сами китайцы не торопятся пересмотреть – принципиально! – все то, о чем сказал их великий Учитель? Ведь от этого была бы величайшая польза всем без исключения: и сам Конфуций наконец-то принял бы свой истинный величественный вид. И для Китая воссияла бы новая духовная эра, к которой были бы устремлены взоры не только китайского народа, но и всего мира.
Суждение 2.20
2.20. Цзи Кан-цзы сказал (вэнь – «спросил»): «[Я должен] послать (ши, т.ж. «отправить») народ (минь), – [но так, чтобы он был] почтительным (цзин) и преданным (чжун, т.ж. «лояльный») – на выполнение (и) казенных работ (цинь, т.ж. «*утруждать», «*заставлять трудиться», «*служить кому-л.») [в поле]. Что для этого следует сделать (букв.: «а что же будет, если?»)?». Почтенный (цзы) сказал (юэ): «[Тебе следует] использовать (и) *наблюдательную военную колесницу (лин) [для инспекций] на полевом стане (чжун) [где расположится народ], если (цзэ) [хочешь добиться] уважения (цзин) [у народа]. [Следует] любить (цы, т.ж. «заботливо относиться к…») Сяо, если (цзе) [хочешь, чтобы народ был] почтительным (цзин). [Следует] заботливо относиться к (цы) Сяо, если (цзе) [хочешь, чтобы народ был] преданным (чжун). [Необходимо] выдвигать (цзюй) умелых (шань, т.ж. «хороший») [людей] и (эр) обучать (цзяо) не (бу) искусных (нэн), если (цзе) [хочешь, чтобы народ] напрягал силы (цинь, т.ж. «казенная работа», «служить кому-л.», «утруждаться»)».
Общая тенденция всех традиционных переводов – это свести конкретику того или иного суждения к каким-то общим и безотносительным темам, представляя таким образом Конфуция в виде некоего «глубокомысленного философа», разрешающего своими ответами «мировые проблемы».
Данное суждение является прекрасным образцом подобного состояния дел. В тексте присутствуют сразу четыре иероглифа, которые свидетельствуют о конкретике данного суждения. Ши – «посылать», «командировать», «отправлять со служебным поручением». К присутствующему в суждении