Экспедиция надежды - Хавьер Моро

– Во всей Новой Испании толкуют о независимости, но не заблуждайтесь, доктор Бальмис, это – гражданская война.

Больше не было смысла задерживаться в Пуэбле. Приходили новости, будто дороги в Вальядолид день ото дня становятся все более опасными и непроезжими. Бальмис собирался провести серию экспериментов в одной усадьбе, где обнаружились коровы, зараженные вирусом коровьей оспы, и боялся, что не успеет повидаться со своим помощником Грахалесом.

– Мне больно оставлять вас здесь одну, когда вокруг так неспокойно.

– Не волнуйтесь, я под хорошей защитой.

– Вы не считаете, что пришла пора возвращаться на полуостров?

– Мое место здесь, и я никуда не поеду.

– Но здесь же опасно…

Бальмис настаивал: он считал, что если однажды ему удалось убедить Исабель участвовать в экспедиции, то он сможет повторить этот подвиг еще раз. Он продолжал упорствовать, оставаясь безнадежно наивным в своем неистребимом оптимизме. Исабель не собиралась покидать Пуэблу, она была так же влюблена в дона Рикардо, как и в первый день, а может, и сильнее. Но об этом она предпочитала молчать.

– Мне нравится жить здесь, несмотря на обстоятельства, – ответила Исабель с ласковой улыбкой. – Мое состояние, наверное, можно назвать счастьем… И, по правде говоря, всем этим я обязана вам, я всегда это говорила. Доктор, продолжайте наслаждаться своей славой, вы ее бесспорно заслужили.

– Слава пришла ко мне, когда перестала меня интересовать. А перестала меня интересовать, когда я вблизи увидел смерть, вскоре после нашего прощания на причале в Маниле… Перед самым кораблекрушением я с ослепительной ясностью осознал, что должен быть рядом с вами, и если добьюсь славы, то обязан ее с вами разделить.

Исабель помолчала, опустив голову; когда она вновь посмотрела на доктора, ее губы сложились в плутовскую скептическую улыбку:

– Слыхала я от вас разговоры насчет того, что надо делить славу, но не думаю, что в глубине души вам бы этого хотелось.

Она рассмеялась тем самым хрустальным смехом, тронувшим Бальмиса до слез. Он бросил на Исабель кроткий прощальный взгляд, понимая, что отказ дорогой ему женщины обрекает его на одинокую старость, которую он получил в награду за спасение мира.

Эпилог

Судебный процесс против Хосе де Итурригарая в Испании затянулся на веки вечные. По первому обвинению, в отношении ввоза ста семидесяти тюков товаров, которые по прибытии в Веракрус он заявил как личный багаж, а потом контрабандным способом продал, ему присудили штраф в размере ста девятнадцати тысяч ста двадцати пяти песо. Было также доказано, что он принял взятку в сто золотых унций[88] за отмену декрета о тюремном заключении; он брал по золотой унции с каждого квинтала[89] ртути, добытой в различных шахтах, и за это был приговорен к возмещению этой дополнительной прибыли; еще один иск ему вменяли за то, что он покупал бумагу для служебных нужд по завышенной цене. Прокурор настолько загнал его в угол, что однажды вместо требуемого ответа на вопрос Итурригарай высказался таким образом, что даже для него подобная наглость показалась необычной:

– Ваша честь, у меня голова вообще для этого не приспособлена.

– Но вы подтверждаете, что брали подарки за устройство на выгодные должности?

– Нет, Ваша честь, не подтверждаю.

– А вот супруга ваша, между тем, говорит, что получали…

– Ну, ладно… Моя жена приняла изъявления благодарности у пары человек, которым я оказал кое-какие услуги.

Невзирая на ошеломляющую очевидность предъявленных обвинений, Итурригарай упрямо защищал свою невиновность: заявил, будто никогда не принимал ни взяток, ни подношений, и будто ему представляется совершенной несправедливостью, что его осуждают за то, что он всегда воспринимал как естественную прерогативу своей должности. Лишенный опьяняющего ореола власти и накопленных богатств, он с неподдельным удивлением выслушивал обвинения в свой адрес. К неприятностям из-за нескончаемого судебного производства добавились и различные происки и инсинуации, связанные с его именем; детали процесса всколыхнули общественное мнение Кадиса – на ту пору центра независимой Испании, где политика начала вызывать у людей живейший интерес. Поскольку он не мог опровергнуть обвинения следствия, его лишили жалования и конфисковали имущество. Последние годы своей жизни Итурригарай провел в бесконечных судебных заседаниях, тяжбах и прокурорских проверках. Скончался он в декабре 1815 года, незадолго до оглашения приговора.

Через три года после приезда Бальмиса в Пуэблу епископ дон Рикардо заболел чумой. Исабель дневала и ночевала в больнице, обеспечив ему наилучший уход. Она не питала особых надежд на его выздоровление, поскольку знала, что в действительности его медленно убивают ужасы войны. Дон Рикардо Мария Родригес дель Фреснильо, «от которого за всю его жизнь никто не слышал ни единого хвастливого или кичливого слова», как писали в некрологах, скончался на руках Исабель двадцать шестого февраля 1813 года в больнице Сан-Педро, которую он столько лет финансировал и так любил посещать. На его похоронах собрался весь город, и множество представителей простого народа – плачущих индейцев и «белых из предместья»[90] – стекалось со всех концов епархии, чтобы проститься с прелатом.

Исабель прожила в Пуэбле до самой смерти, о которой история не сохранила никаких подробностей. Сегодня Санитарная школа при Медицинском факультете Пуэблы названа ее именем, дабы увековечить память о женщине, которую Всемирная организация здравоохранения в 1950 году назвала «первой медицинской сестрой в истории, принявшей участие в международной миссии». Ее также можно было назвать «первой испанской медсестрой в истории» и первым педиатром – задолго до того, как появились специалисты по детскому здоровью. Национальная премия по санитарии, ежегодно присуждаемая правительством Мексики, носит имя Исабель Сендаль Гомес. В Испании ее память почтили только в Ла-Корунье, где маленькая узкая улица в старом квартале получила название улицы Исабель Лопес Гандалии[91].

В течение двухсот пятидесяти лет существовало одиннадцать различных версий ее имени и фамилии – такой тайной была окутана ее личность. В феврале 2013 года журналист Антонио Лопес Мариньо из Ла-Коруньи, специалист по новейшей истории Галисии, обнаружил в епархиальном архиве Сантьяго первый документ, где имя Исабель и ее близких появляется в записях ее родной деревни (приходская метрическая книга со списком из пятидесяти восьми семей и двухсот пятидесяти прихожан, получивших конфирмацию в этот день). Некоторые писатели и историки считали, что она имеет благородное происхождение, другие полагали, что она родилась в Стране Басков, в Ирландии или даже в Британии, поскольку ее образ мыслей весьма отличался от менталитета испанских женщин той эпохи. Она появилась на свет в семье «бедных по закону», была женщиной и матерью-одиночкой, – все это, без сомнения, способствовало тому, что ее подвергли не только осуждению, но и