Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов

«белой опасности» и угрозе азиатским народам со стороны «тевтонской, латинской и славянской рас». Восприятие дальневосточного конфликта как «столкновения цивилизаций», когда на карту якобы оказалась поставлена судьба человечества и «будущее всего мира», взгляд на войну как на коллизию «белого» и «желтого» миров, особенно характерные для Японии и колониальных стран Азии и Африки, России были совершенно не свойственны. Не приходилось нам сталкиваться и с призывами Петербурга на международной арене к «новому христианскому крестовому походу против языческой Японии», о которых пишет профессор М. Мацумура[1226]. Говоря о таком «походе», этот историк, вероятно, имел в виду работы философа В.С. Соловьева, который еще в 1890-е годы писал о надвигающейся угрозе Европе с Востока и необходимости единения христианского мира для отражения грядущего нового «монгольского нашествия». С началом русско-японской войны подобные мотивы, действительно, звучали в российской пропаганде. Однако эти призывы не получили ни массового распространения, ни поддержки и, как справедливо заметил историк А.В. Ремнев, специально исследовавший этот вопрос, «так и не смогли глубоко проникнуть в народное сознание, застряв на уровне интеллектуальных изысков философов» и «экзотических прозрений литераторов»[1227]. В конкретных условиях 1904—1905 гг. ни о каком подобном «крестовом походе», конечно, не могло быть речи.

Наиболее смелые, «эпохальные» геополитические конструкты, сформулированные мировой прессой в пропагандистском азарте и полемическом задоре в связи с русско-японской войной, не получили подтверждения на практике. Это – и ожидания очередного вселенского катаклизма как результат вооруженного нападения на страны Запада «желтого» мира с Японией во главе, и апокалиптические предчувствия последнего относительно собственного духовного порабощения языческим Востоком, и опасения широкомасштабного вторжения «тевтонской, латинской и славянской рас» на берега Тихого океана. Однако общий вектор прогностических расчетов оказался верным, комментаторам и аналитикам начала ХХ в. удалось уловить некоторые макропроцессы мирового развития только что наступившего столетия. Имею в виду вступление Японии в «клуб» великих держав[1228], крушение мировой колониальной системы, в идейную подготовку которого русско-японская война внесла заметный вклад, и экономическое наступление «азиатских тигров» в масштабе всей планеты, которое мы наблюдаем сегодня.

Вступив в борьбу со значительным опозданием и далеко не обладая организационными и финансовыми возможностями противной стороны, в годы русско-японской войны российская разведка и контрразведка показали себя достойным соперником японских спецслужб и действовали не менее профессионально и эффективно. Россия и Япония осуществили несколько крупных разведывательных, контрразведывательных и подрывных операций как на собственной территории, так и во многих странах мира, на суше и на море. Одна из них связана с походом кораблей Рожественского из Балтийского и Черного морей на Дальний Восток. Этот поход стал ключевым моментом завершающей стадии войны, который во многом предопределил ее общий итог – не в пользу России. Естественно, что Япония не только пристально следила за продвижением русских военных судов, но и пыталась максимально затруднить их поход. Нам кажется весьма вероятным, что осенью 1904 г. японцы намеревались минировать европейские проливы с тем, чтобы нанести российской эскадре ущерб еще до ее появления на Дальнем Востоке. Российская контрразведка сумела вовремя выяснить эти планы и нейтрализовать их. Обеспечение безопасного плавания эскадры превратилось для России в задачу государственной важности, которая и была с успехом выполнена соединенными усилиями Департамента полиции, МИД и морского ведомства (но не русской военной разведки, как полагают некоторые отечественные авторы[1229]). Приблизиться к русским военным кораблям японские быстроходные суда (либо английские миноносцы с японскими экипажами) смогли только в открытом море, далеко за пределами «зоны ответственности» российской контрразведки. Их внезапное появление в ночь на 9 (22) октября 1904 г. на Доггер-банке спровоцировало печально известный «гулльский инцидент».

Охрана 2-й Тихоокеанской эскадры стала не только самой масштабной и продолжительной секретной операцией России в годы русско-японской войны, но и одной из наиболее дорогостоящих. Последнее неудивительно. В течение без малого года она проводилась чиновниками российских военного, морского и внешнеполитического ведомств, а также штатными и нештатными сотрудниками Департамента полиции. Помимо самой России эта операция осуществлялась на территории более десятка нейтральных стран трех континентов, к ее проведению были привлечены сотни людей, включая подданных иностранных государств, как дружественных России, так и откровенно враждебных ей. Несмотря на это, российской контрразведке удалось сохранить свою деятельность в тайне и избежать, таким образом, международных осложнений, особенно нежелательных в условиях войны и чреватых для России тяжелыми последствиями. В ходе этой операции российским спецслужбам и, в первую очередь, закордонным «агентурам» Департамента полиции и МИД в значительной степени удалось раскрыть зарубежную японскую разведывательную сеть, выяснить ее состав, методы работы и установить контроль за ее деятельностью.

Самой крупной секретной акцией японского правительства явились попытки воздействовать на внутриполитическое положение России с тем, чтобы ослабить ее в военном отношении. Конкретная задача заключалась в разложении русской армии и затруднении ее комплектования, в стремлении заставить правительство отвлечь максимальное количество войск для поддержания порядка внутри империи и, таким образом, лишить его возможности усилить свою маньчжурскую группировку. По свидетельству историка Ч. Инаба, это была первая и наиболее последовательно осуществленная попытка такого рода, когда-либо предпринятая Японией в отношении европейского государства[1230]. Кроме этих чисто военных задач работа японской разведки преследовала и общеполитические цели, которые по мере затягивания войны и истощения ресурсов страны все более выходили на первый план. Речь шла о том, чтобы настолько накалить внутриполитическую обстановку в России, чтобы царское правительство уже не могло более вести войну на два фронта – с врагом внешним и внутренним. Особенно энергично и последовательно в этом направлении действовало военное ведомство Японии, которое руководствовалось сформулированным генералом М. Тераучи принципом: «Во время войны все средства вредить врагу – хороши». Загипнотизированные мифическими шестизначными цифрами количества членов российских революционных партий (действительная численность наиболее крупных из них – ПСР и РСДРП – в это время находилась в пределах 50—60 тыс. человек), японские стратеги переоценили их возможности и степень влияния на ход революционных событий.

В этом своем стремлении правительство Японии пошло на прямое финансирование деятельности российских революционных и оппозиционных организаций, передав им за годы войны не менее миллиона иен (по современному курсу, свыше 5 млрд иен, или более 40 млн долларов), не считая значительных трат японской казны на содержание и обеспечение деятельности своей агентуры в Западной Европе. Только переданная русским революционерам и огромная по тем временам сумма была вполне достаточна для постройки военного корабля среднего класса, и все это – в условиях жесточайших финансовых затруднений, которые, по данным русской разведки, Япония испытывала уже с лета 1904 г. Для сравнения укажем, что многомесячная операция по охране 2-й Тихоокеанской эскадры обошлась российскому Морскому министерству примерно в 500 тыс. рублей, то есть в сумму, вдвое меньшую, чем было потрачено японским правительством