Воображаемый враг: Иноверцы в средневековой иконографии - Михаил Майзульс

II.3.14. Чернокожий змей-искуситель.

Песнопения в честь Девы Марии. Севилья (?). 1290-е гг.

Firenze. Biblioteca nazionale centrale. Ms. B. R. 20. Fol. 51

II.3.15. Апокалипсис из Тринити-колледжа. Англия. Ок. 1250 г.

Cambridge. Trinity College. Ms. R.16.2. Fol. 10

С лицами мавров могли представлять и четырех «смертоносных» ангелов, которые упоминались в Откровении Иоанна Богослова (9:13-16): «Шестой Ангел вострубил, и я услышал один голос от четырех рогов золотого жертвенника, стоящего пред Богом, говоривший шестому Ангелу, имевшему трубу: освободи четырех Ангелов, связанных при великой реке Евфрате. И освобождены были четыре Ангела, приготовленные на час и день, и месяц и год, для того, чтобы умертвить третью часть людей. Число конного войска было две тьмы тем; и я слышал число его». В одном английском Апокалипсисе середины XIII в. комментарий объяснял, что шестой ангел символизирует мучеников; голос от четырех рогов жертвенника – четырех евангелистов; четыре ангела – четыре царства: ассирийское, персидское, греческое и римское, а Евфрат – мир сей[692]. На миниатюре ангелы, которые умертвят третью часть людей, явно ассоциируются с силами зла и изображены с темными негроидными лицами (II.3.15).

Различия между светлой и темной кожей часто использовались для того, чтобы маркировать статус персонажей на шкале веры/неверия. Это прекрасно видно, если открыть английский Часослов де Бреля (ок. 1240 г.). Там в нескольких инициалах рассказывается известная история о том, как во время похорон Девы Марии иудеи попытались опрокинуть носилки, на которых апостолы несли ее гроб. Иаков Ворагинский в «Золотой легенде» резюмировал ее так: «Петр и Павел подняли носилки, и Петр запел: Когда вышел Израиль из Египта, Аллилуйя… и проч. […] Привлеченные сладкогласным пением и музыкой, люди поспешно выходили из города и спрашивали друг у друга, что происходит. Один человек сказал: „Ученики Иисуса несут почившую Марию и поют тот напев, что вы слышите“. Тогда все схватились за оружие и стали говорить друг другу: „Пойдем, убьем апостолов и предадим огню Ее тело, носившее того коварного соблазнителя“. Увидев похоронную процессию, первосвященник изумился и воскликнул в гневе: „Это скиния того, кто смущал нас и весь род наш, не слишком ли великие почести воздают ей ныне!“ С этими словами он простер руки к одру, желая опрокинуть его и повергнуть наземь. Но внезапно обе руки его отсохли и пристали к носилкам, так что он повис на них, жалостно стеная от невыносимых страданий. Парившие в облаках ангелы тотчас поразили слепотой всю толпу. Первосвященник же кричал, говоря: „О святой Петр, не оставь меня среди стольких мучений! Заклинаю тебя, помолись обо мне Господу! Ведь ты должен помнить, как однажды я помог тебе и оправдал тебя, обвиненного служанкой“»[693].

В большом инициале «I», открывающем эту историю, мы видим, как два иудея со зловещими гримасами атакуют гроб Девы Марии, и один из них – крошечный человек без всяких атрибутов первосвященнического сана – «присыхает» к нему руками. После этого апостол Петр обращает первого из иудеев, возвращает ему зрение и отправляет к остальным, чтобы тоже их обратить и исцелить. На обратной стороне этого листа в инициале «S» изображены девять ослепших (это видно по закрытым глазам) святотатцев. У семи из них темные лица, а два светлокожи, как апостолы (II.3.16). Если еще перевернуть страницу, мы увидим, как Петр исцеляет первосвященника, уверовавшего в Христа, и дает ему покров, которым он сможет вернуть зрение остальным святотатцам. Но исцелятся только те, кто тоже уверует. Далее происходит успешное обращение – первосвященник прикладывает покров к лицу одного из иудеев (со светлой кожей). И очи его открываются. Но не все готовы спастись. В следующем инициале один из нечестивцев с темным лицом отворачивается от покрова. Его глаза закрыты – он навеки ослеп (в буквальном и в метафорическом смысле слова) и не увидит истины. Англо-нормандская подпись наверху страницы раскрывает суть этой сцены: Giu ne veut croire romeint avegle – «Иудей, не желающий верить, остается незрячим»[694]. В этой рукописи разница в цвете кожи не имеет никакого отношения к этническим или расовым различиям. Она помогает зрителю отделить иудеев, которые способны покаяться, уверовать и стать христианами, от закоренелых святотатцев, обреченных на погибель и тьму преисподней.

II.3.16. Часослов де Бреля. Англия. Ок. 1240 г.

London. British Library. Ms. Add. 49999. Fol. 61

По той же причине в сценах Распятия темнокожим часто изображали так называемого «безумного» разбойника, который на Голгофе искушал Христа: «Вели с Ним на смерть и двух злодеев. И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону… Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23:32–33, 39–43).

Хотя в Новом Завете казненные рядом с Христом остаются безымянны, в христианской традиции за ними, вслед за апокрифическим Евангелием Никодима, были закреплены имена. «Благоразумный» разбойник стал Дисмасом, а «безумный» – Гестасом (существовали и другие варианты, но этот в итоге вытеснил все остальные). В средневековой иконографии нераскаявшегося злодея, который после смерти отправился в преисподнюю, помещали по левую руку от Спасителя, т. е. со стороны «козлищ» – грешников, которых на Страшном суде ожидает проклятие: «Когда же приидет Сын Человеческий… отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую. […] Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его» (Мф. 25:31–33, 41). Там же обычно стояли иудейские первосвященники, старейшины и книжники, римские воины, разыгрывающие в кости одежду казненного, и другие грешники. Правда, моральная топография редко была до конца последовательной: по левую руку Христа, как правило, помещали и праведного сотника, который признал его Сыном Божиим.