Две королевы - Джон Гай

Повсюду остро ощущалась атмосфера опасности и дурных предчувствий. Перед отъездом из Сетона Босуэлл поклялся, что если найдет авторов листовок, обвиняющих его в убийстве Дарнли, то омоет руки их кровью. По мере того как он привлекал все больше солдат для охраны королевы, обстановка при дворе Марии, всегда славившемся «веселостью» и непринужденностью, приобретала угрожающий и милитаристский характер.

7 марта, поздно ночью, Босуэлл тайно привел Мортона к Марии. Мортон принес извинения за свое участие в убийстве Риццио и помирился с ней; она, в свою очередь, смягчила условия его наказания и позволила вернуться ко двору. Теперь ситуация прояснилась. На вершине власти находились Босуэлл и Мортон. Их ближайшими союзниками были Хантли и Аргайл. Мейтланд пока принял сторону Босуэлла, оттесняя Морея. Аргайл пытался восстановить подобие нормального управления страной. Атолл ушел в тень — туда его намеренно выталкивал Аргайл.

Морея королева избегала. Немилость объяснялась тем, что он отказывался и присоединиться к Босуэллу и Мортону, и открыто выступить против них. На этот раз попытки подстраховаться сослужили ему плохую службу. Мария подозревала, что он является главным организатором взрыва, что не соответствовало действительности. Босуэлл и Мортон торжествовали, а Морей готовился к ссылке во Францию. Когда он наконец покинул страну, Босуэлл был вне себя от радости.

Шаг за шагом Босуэлл прибирал к рукам власть над всеми вооруженными отрядами. По его совету Мария уволила графа Мара с поста капитана Эдинбургского замка и заменила всех офицеров и артиллеристов на людей Босуэлла. Новым капитаном замка был назначен Джеймс Кокберн, лэрд Скирлинга, вассал Босуэлла. Мария также сделала его гофмейстером своего двора, таким образом объединив военную и гражданскую власть в Эдинбурге. В должности гофмейстера Кокберн заменил сэра Уильяма Мюррея, лэрда Туллибардина, известного сторонника Леннокса, брата которого подозревали в авторстве листовок с обвинениями Босуэлла. Тем не менее Босуэлл не доверял даже своим людям. Через месяц он сместил Кокберна с поста капитана замка, назначив вместо него сэра Джеймса Бальфура. И почти сразу же были сделаны большие запасы продуктов и боеприпасов, словно для подготовки к возможной осаде, и Босуэлл набрал новые отряды королевских телохранителей.

Мария еще не попала в полную зависимость от Босуэлла. Королева по-прежнему верила Мару, с которым она была в Аллоа и которому доверила сына, когда подозревала, что Дарнли и Ленноксы собираются похитить мальчика. Теперь она поручила Мару замок Стирлинг, и 20 марта принца Джеймса снова оставили под его охраной. Как будто Мария понимала, что должна поступить точно так же, как поступала ее мать, когда она сама была ребенком и когда лорды стали таить угрозу для ее жизни.

Затем королева написала Ленноксу, предложив выдвинуть обвинения против тех, кого он подозревает в убийстве Дарнли. Она обещала, что преступники будут осуждены по всей строгости закона, если присяжные признают их виновными. Первым в списке Леннокса значился Босуэлл, но на Марию это не произвело впечатления. Она ненавидела Леннокса, прекрасно понимая, что именно стремление его сына получить «брачную корону» стало причиной смерти Риццио. Она надеялась, что Босуэлл защитит ее, и в знак своей уверенности подарила ему старинные церковные облачения из золотой парчи, чтобы он сшил себе новую одежду. Позже Мария подарила ему часть испанских мехов своей матери, а затем лошадей и лучшую одежду Дарнли. Последний подарок был чрезвычайно наивным. Портной, перешивавший одежду для Босуэлла, заметил: «Это правильно и согласуется с обычаем нашей страны, когда одежда покойного отдается палачу». Мария не понимала, до какой степени общественное мнение отвернулось от нее.

Вскоре Босуэлл стал слишком дерзким. Он склонялся к самому грубому и примитивному из возможных путей: чтобы гарантировать себе безопасность в жестокой борьбе фракций, он должен физически обладать королевой. Медленно, но настойчиво он начал ухаживать за королевой. Босуэлл был женат, но прекрасно знал, что браки — если иметь достаточно влияния — расторгаются так же легко, как и заключаются. Католическая церковь в Шотландии довольно снисходительно относилась к супружеской неверности. Добиться аннулирования брака было трудно, но возможно. Протестантская церковь имела полномочия давать развод, а Босуэлл был протестантом. Его отец, Патрик, был католиком, но когда четверть века назад он задумал жениться на матери королевы Марии, то его брак с готовностью аннулировали. Мы знаем, что Босуэлл помнил об этом прецеденте, поэтому, когда на встрече в замке Крейглмиллар незадолго до крестин принца лорды обсуждали возможный развод Марии, он привел в пример своего отца.

В Вербное воскресенье Мария потеряла сознание на заупокойной мессе по Дарнли. Происшествие так расстроило ее, что два дня она провела в постели. В Страстную пятницу она вместе с двумя Мариями отправилась в личную часовню, где в течение четырех часов молилась и предавалась размышлениям. Те, кто ее видел, говорили, что она погружена в «меланхолию». Но на Пасху, когда снова начались пиры и танцы, настроение и внешний вид королевы явно улучшились. Она вернулась из Эдинбургского замка в свои апартаменты в Холирудском дворце и вскоре как будто окончательно пришла в себя.

Заседание Тайного совета состоялось в Страстную пятницу. Босуэлл, как обычно, занял свое место, несмотря на то что на заседании должны были одобрить приготовления к суду над ним. Страна полнилась слухами. Лавочники на оживленных уличных базарах Эдинбурга говорили, что королева выйдет замуж за Босуэлла. Однажды, когда Мария ехала из замка по Хай-стрит мимо Лоумаркет, несколько стоявших за прилавками женщин закричали: «Храни Господь Ваше Величество, если Вы невиновны в смерти короля».

Делая выбор, Мария недостаточно учитывала общественное мнение. Несколькими днями раньше она пригласила приходского священника из Данфермлина, чтобы расспросить его о самой непристойной и скандальной листовке из всех, что распространялись в городе. Это был порнографический рисунок, изображавший русалку и зайца. Обнаженная русалка с золотой короной на голове держала в правой руке морской анемон, а в левой — свернутую рыболовную сеть; рядом были изображены королевские инициалы «MR». Предметы в руках русалки намекали на державу и скипетр, но имели и более глубокий смысл. Морской анемон, гигантский полип с похожими на лепестки щупальцами вокруг рта, символизировал женские гениталии, а свернутая сеть предназначалась для ловли неосторожных моряков, привлеченных видом анемона. Тот, кто придумал эту листовку, получил серьезное классическое образование. Символ анемона использовал римский поэт Овидий, с произведениями которого Мария была знакома. Еще один намек, содержащийся в рисунке, — это римский «ретиарий». В гладиаторских боях на римских аренах этот воин противостоял противнику, вооруженному мечом, пытаясь набросить на него сеть, а затем прикончить трезубцем, который он держал в правой руке. Под русалкой был изображен заяц в кольце из семнадцати мечей. Заяц был геральдическим символом семьи Босуэлл, а буквы «JH» внутри круга указывали на имя Босуэлла, Джеймс Хепберн. Мечи символизировали воинскую доблесть и любовь к дуэлям, но также могли восприниматься как фаллические символы.

Марию оскорбили эти намеки. Воспользовавшись известной ей информацией, она вызвала священника и спросила, знает ли он художника. Священник ответил, что не знает. Тогда она спросила: «А кто мог бы это сделать?» — «Никто не мог бы выразить свои мысли так хорошо, как каноник, который является папистом, живет в грехе и нажил таким образом несколько детей», — сказал священник. Услышав эти слова, присутствовавший при разговоре Босуэлл громко расхохотался. Он свел на нет усилия Марии расспросить священника, поскольку больше всего любил непристойные шутки и грязные намеки, которыми теперь с удовольствием обменивался с гостем.