Две королевы - Джон Гай

Мария была в ужасе. Ей казалось, что преступники покушались на нее и что она станет следующей жертвой убийц. Поскольку Холирудский дворец всегда считался не слишком безопасным местом, Мария решила снова переехать в Эдинбургский замок, как после убийства Риццио. Переселение, для которого потребовалась сотня мулов и телег, нагруженных одеждой, постельным бельем и мебелью, не говоря уже о документах и личных вещах, должно было занять почти целый день.

Только через два дня после взрыва Мария приказала вывесить на Маркет-Кросс в Эдинбурге объявление, в котором предлагалась награда 2000 фунтов за информацию об убийцах. Кроме того, первому из виновных, который признается и даст свидетельские показания королеве, будет даровано прощение. Этому шагу предшествовали продолжительные дебаты в Тайном совете, во время которых Мария сама выдвинула идею о прощении в надежде раскрыть загадочное убийство. Но даже такое щедрое предложение не дало результатов. Наоборот, оно разочаровало публику и вызвало новую волну слухов и разнообразных предположений о взрыве и злоумышленниках.

В большинстве своем подозрения были направлены на Босуэлла. За очень короткое время он высоко поднялся в глазах Марии. Босуэлл был ее самым верным и деятельным сторонником; в то же время он был заносчив и непопулярен. Вскоре появились слухи, что он входил в число убийц Дарнли, и причиной этих слухов были действия его слуг — люди видели, как они катили бочонки с порохом. Слухи подогревались тем обстоятельством, что когда Босуэлл в качестве шерифа Эдинбурга прибыл к Кирк-о-Филд, то приказал всем вернуться домой и запретил зевакам разбирать развалины в поисках улик. Он также не разрешил тщательно осмотреть труп Дарнли.

Кампания по очернению Босуэлла началась в ночь на 16 февраля. За одну ночь неизвестные развесили множество обличительных листовок на стенах церквей и других общественных зданий. По ночам на улицах раздавались голоса, «исполненные раскаяния и жалости» и призывающие к отмщению — все это создавало атмосферу страха и тревоги. Призрачная фигура бродила по улицам Эдинбурга, обвиняя Босуэлла в том, что он убил короля. За всем этим стояла фракция Ленноксов. Начиналась еще одна кровавая распря, и Ленноксы искусно сыграли на настроениях общества. Чтобы заявить о своих подозрениях во всеуслышание, они приказали по ночам вывешивать на воротах и разбрасывать по переулкам и тупикам изображение человека, похожего на Босуэлла, с надписью: «Вот убийца короля». Были и подстрекательские надписи, худшая из которых: «Прощай, милый Генрих. Отмщение Марии».

Мария приказала своему послу в Париже любой ценой добиться благосклонности Екатерины Медичи. Это было легче сказать, чем сделать. Весть об убийстве достигла Парижа уже 19 февраля, и около двух недель Марию считали невиновной. 21 февраля венецианский источник описывал взрыв как протестантский заговор с целью убийства Марии и Дарнли. Целью заговора был долгосрочный период регентства, чтобы мятежные лорды могли править от имени принца Джеймса, которого воспитают как кальвиниста.

Но общественное мнение быстро изменилось. Взрыв считался ужасным преступлением, и с трудом верилось, что Мария, обладая такой властью, ничего не знала о нем. Публичные обвинения Босуэлла усилили подозрения, особенно дипломатов, которые видели, как он командовал всеми во время крестин. Моретта, который уже прибыл в Париж через Лондон, был в числе тех, кто не устоял перед силой слухов — он еще не обвинял Марию, но уже не оправдывал ее. У дю Крока, который покинул Шотландию за три недели до убийства и которому теперь приказали вернуться, тоже возникли подозрения. Оглядываясь назад, он начал по-новому осмысливать то, что видел в Шотландии, и его воспоминания о ссорах между Марией и Дарнли приобрели зловещую окраску.

Вскоре общественное мнение обратилось против самой Марии. Ее посол в Париже сообщал, что взрыв шокировал всю Европу. Рассказывали, что она «стояла за всем этим и что все было сделано по ее распоряжению». Ее роль бурно обсуждалась во Франции и «по большей части интерпретировалась в дурном смысле». Екатерина Медичи не испытывала к ней дружеских чувств, и от нее отреклись даже Гизы. Теперь очень важно, настаивал посол, проявить «великие достоинства, благородство и твердость, которыми наделил Вас Господь… [и] такое благоразумие, чтобы весь мир мог объявить о Вашей невиновности… без страха перед Богом или человеком». В противном случае лучше бы Мария погибла сама. Подобные слова — неслыханная дерзость в отношении королевы, но худшее было еще впереди. Екатерина и ее сын, Карл IX, выдвинули ультиматум. Если Мария не накажет убийц, они будут считать ее опозоренной. Вернулась старая вражда между Екатериной и Марией.

И как будто этого было мало, Марию предала ее семья, отказавшаяся трактовать сомнения в ее пользу. Она уже мягко пеняла герцогу Немуру, который присутствовал на ее свадьбе с дофином и недавно женился на ее вдовствующей тете, Анне д’Эсте, что родственники теперь пишут ей не так часто, как должны бы. Вероятно, Мария почувствовала, что ей нанесли удар в спину, когда ее дядя, кардинал Лотарингский, написал примирительное письмо Морею. Он предложил забыть о разногласиях и объединиться, чтобы восстановить в Шотландии порядок и приличия. Кардинал направил своего представителя Клерно в Эдинбург, чтобы тот лично вручил тайное послание Морею. Дядя полностью проигнорировал племянницу — и уже не в первый раз.

Даже католики покинули Марию в трудную минуту. Воодушевленный усердием Дарнли во время его награждения орденом св. Михаила, папа назначил епископа Мондови папским нунцием в Шотландии. По рекомендации Тайного совета Мария отказалась принять его. Епископ добрался только до Парижа и остался там. Узнав об убийстве, он начал действовать, убежденный, что причиной падения Марии стали ее неспособность восстановить мессу и избавиться от своих протестантских советников. Он утверждал, что все это предсказывал заранее. Если бы Мария присоединилась к соглашению Католической лиги между Францией и Испанией в Байонне, то «теперь была бы полной хозяйкой в своем государстве, с властью, позволяющей восстановить святую католическую веру. Однако она никогда не желала этого слушать». Во всем случившемся, твердо верил он, виновата только Мария, перешедшая на сторону еретиков.

Последний удар нанесла Елизавета. Катастрофа наступила через месяц после смерти Дарнли, когда Мария получила письмо от английской королевы, доставленное Генри Киллигрю, зятем Сесила. Мария, одетая в траур, приняла его в затемненной комнате Эдинбургского замка. «Я не мог видеть ее лица, — впоследствии докладывал он Сесилу, — но если судить по ее речам, она казалась очень печальной и приняла письма и сообщение моей госпожи с благодарностью, которая, не сомневаюсь, будет выражена в ответе, который я надеюсь получить в течение двух ближайших дней».

Либо Киллигрю прибег к дипломатическому жаргону, либо в комнате было так темно, что он не мог видеть истинную реакцию Марии. Она едва сдерживала слезы. В письме, которое Елизавета написала сама, а не по настоянию Сесила, английская королева не выбирала выражений: