Великий маг - Юрий Никитин

– Станки, станки, станки…

Соммерг хмыкнул, Ноздрикл коротко усмехнулся. Кристина,похоже, не поняла, так как на всякий случай решила обидеться и отвернулась.

Солнце давно скрылось в глубинах моря. Красный бархатраскинулся на полнеба, а лазурные волны тоже стали кровавыми, плотными,таинственными, даже зловещими. Нет, не зловещими, но торжественными,величественными, совсем не теми прыгающими козлятами, как утром.

Ножки легкого плетеного кресла погрузились под моим весом впесок почти до сиденья. Кристина все бегала окунаться в воду, еще две девушкисоставили ей компанию, остальные вертятся возле нас, хозяев жизни, смотрятпреданно.

Лакло тоже иногда бегал занырнуть, как он говорил. Для этоговсякий раз мчался по мелководью, как конь, почти милю. Остальные изображалитюленей на отдыхе – отдыхали, балдели, оттягивались, расслаблялись. А если всамом деле расслабляются, мелькнула в конце концов трезвая мысль. Что у меня зашпиономания? Вообразил чуть ли не заговор против себя, единственного и неповторимого.Да каждый из них именно себя считает единственным и неповторимым! И в самомделе отдыхают. Наслаждаются и морем, и красотами мест, и своим, чего грехатаить, могуществом…

В той, повседневной жизни почти не видим своей мощи. Да идругие все еще не воспринимают нас всерьез, но здесь она в наиболее реальнойформе: вот мы, семеро самцов, и нам принадлежат самые красивые женщины мира!Вот они все здесь, смотрят преданно и восторженно.

Челлестоун лежал вниз лицом на широком лежаке, посапывал,словно спал. Одна из девиц принесла в пригоршне воды, плеснула ему на спину. Онфыркнул, повернул голову в мою сторону. Наши взгляды встретились.

– Если бы не эти негодные стрекозы, – прорычалон, – все было бы хорошо… верно, Владимир?

– Да и так неплохо, – ответил я. Решил, чтопрозвучало недостаточно эмоционально, добавил: – А-бал-деть, как здорово!..Рулез форева.

Он усмехнулся.

– Разве это не то, к чему стремится все человечество?

– Когда воду на спину?

– Да воду можно стерпеть… Но все это – море, песок,солнце, девушки…

Соммерг добавил странным тоном, я не понял, с восторгом илиосуждением:

– И – никаких отрицательных эмоций!

– Би хеппи, – сказал Лакло, но он, по обыкновению,дурачился.

– Хеппи, – согласился я. – Будьте хеппи,будьте хиппи, только бы нигде ничего не прищемить, не увидеть гадкое, не…словом, чтобы все кончалось хеппи-эндом!

Челлестоун завозился, поворачиваясь, сказал ясным звучнымголосом:

– А вот за это стоит выпить!..

Он жестом послал девиц в дом за выпивкой. Я проводил ихвзглядом, такие фигуры не просто хочется провожать, а трудно оторваться, у нихот моих взглядов на коже явно останутся сальные пятна размером с тарелку,повернулся к Челлестоуну.

Да, что-то я сказал ключевое, что привело его в активноесостояние. Ладно, разберемся, я не аналитик, но некоторые вещи просточувствуются, а ведь интуитивист, не аналитик. Аналитике учат, интуитивистикеобучаются сами. Учиться и быть учимыми – две большие разницы, как говорят вДуме.

На легком, как щепочка, белом плетеном столе появилисьбокалы, бутылки с охлажденным вином. Челлестоун сам откупорил, заявил, разливаяпо бокалам:

– Нам нужно выпить за хеппи-энд! Вон Владимир можетподтвердить, что всякие трагедии хороши и необходимы для высокой литературы, номы живем не в литературе. Мне по фигу, что моя красивая смерть вызовет укого-то слезу умиления, у кого-то слезу гордости… Да пошли они все! Я не хочуумирать, не хочу даже, чтобы мне молотком по пальцу. Я за хеппи-энд!

Лакло, ессно, ухватил бокал первым, сразу же провозгласил:

– За наш хеппи-энд!

И потянулся ко мне через стол чокаться. Кристина подала мнебокал, лицо ее стало чуточку напряженным. Держись, сказал я себе мысленно,действие перевалило через зенит, сейчас пойдет убыстряясь.

– Да, – проговорил я, – каждый понимаетхеппи-энд по-своему… но пусть же наше понимание не слишком отличается отпонимания друг друга!

Это вызвало совсем крохотную заминку, но бокалы с виномсдвинулись дружно, весело, со звоном. Я с удовольствием смотрел в юные лицадевушек, их смеющиеся глаза и полураскрытые губы, все посматривали намекающе,мол, только свистни, и я чувствовал, что веселье идет без натуги.

Снова наполнили бокалы, потом еще и еще. Вино легкое,приятное, испаряется просто на языке, оставляя приятный бодрящий вкус и жаждукаких-то действий.

Лакло пьяно хохотнул, заявил громко:

– Насчет музея инфистики решили?.. Решили!.. Создаем. Япо совместительству могу побыть и первым директором. А теперь у меня еще однаидея…

Челлестоун поморщился.

– О Господи… Уберите его, а лучше – убейте. Но так,чтобы я видел… со сдиранием кожи заживо, натягиванием на барабан, потом на кол…

Соммерг сказал ядовито:

– Нет уж, давайте послушаем. Когда трезвый, он дуракдураком, но спьяну такие идеи выдает… Он же спинным мозгом, у него такаяособенность подсознания.

– Сверхзнания, – заорал Лакло весело, ничуть необидевшись, – а то и Дознания, Ультразнания!.. Словом, предлагаю учредитьтайное общество магов… А что, хорошо звучит, к тому же связи со стариной сейчаспочитаются… Владимиру же присвоим звание Великого мага… кто против?

Они посмеивались, только Челлестоун взревел что-торугательное, потом задумался, протянул озадаченно:

– Да, спинной у него хорош… Если бы мы вздумалиорганизовать что-то подобное, именно Владимир… гм… По всем показателям. Повсем!

Живков смотрел на меня веселыми глазами. Перехватив мойвзгляд, встал и с шутливой церемонностью осушил свой бокал. Его примерупоследовали Ноздрикл и Лакло. Мне стало неловко, шутка затягивалась. Но ещебольшая неловкость потому, что это не шутка. Или не совсем шутка.

Кристина счастливо засмеялась, захлопала в ладоши.

– Маг!.. Великий Маг!

Женщины посматривали на нее ревниво, но улыбались широкиминакрашенными ртами.

Ночь наступает медленно, в небе все еще полыхают, медленнотеряя багровость, вытянутые облака. Эти облака, вернее – тучи, казалисьотражением волн, что с заходом солнца замедлили движение, катились к берегу соскоростью песчаных барханов.

Челлестоун ушел первым, что-то прорычав на прощанье. Лаклорасцеловал всем женщинам пальчики, руки и даже пытался целовать в плечи.Соммерг распрощался церемонно, Живков и Ноздрикл ушли вдвоем, попрощатьсязабыли.

Лордер полулежал в изящном кресле, в одной руке длинныйбокал с соком, другой лениво нарисовал в воздухе полукруг.